— Ты не спала, мамик?

— Нет.

— Джерард снова здесь.

— Я знаю.

— Если не хочешь, чтоб тебя беспокоили, я ему скажу.

— Миленький, не глупи.

Бруно присел на постель и склонился над матерью.

— Мне хочется, мамик, чтобы ты поспала.

Под глазами у нее залегли фиолетовые морщинистые тени, а рот был поджат как-то по-новому, так что уголки губ казались растянутыми и тонкими.

— Миленький, ты твердо уверен, что Сэм в разговоре с тобой никогда ничего и никого не упоминал?

— Ты можешь представить, чтобы он сказал мне что-нибудь подобное?

Бруно прошел по спальне. Присутствие Джерарда в доме раздражало его, особенно паскудная манера Джерарда держать себя так, будто у него есть улики против всех и каждого, включая Герберта, который, как известно, обожествлял отца, а его, Бруно, только что не обвинял в открытую. Но Бруно знал, что Герберт не видел, как он мерил расстояние шагами, а то бы Джерард ему уже сообщил. Когда мама болела, он, бывало, бродил по всему участку и по дому, и откуда стороннему наблюдателю было знать, считает он шаги или нет? Сейчас он бы с удовольствием поговорил о Джерарде, но мама его не поймет. Она стояла на том, чтобы продолжать пользоваться его услугами, потому что он считался самым лучшим в своем деле. Они тянули в разные стороны, мама и он, Бруно. Мама была способна выболтать Джерарду что-нибудь жизненно важное, например, что они лишь во второй половине четверга решили отбыть в пятницу, и даже не поставить Бруно об этом в известность!

— Чарли, ты знаешь, что толстеешь? — спросила мама с улыбкой.

Бруно улыбнулся в ответ — это было так на нее похоже. Сейчас она сидела за туалетным столиком, заправляя волосы под резиновую шапочку.

— Аппетит улучшился, — сообщил он, хотя аппетит у него стал хуже, как и пищеварение. Но он все равно почему-то толстел.

Не успела мама закрыть за собой дверь в ванную, как постучался Джерард.

— Она там долго пробудет, — сообщил Бруно.

— Передайте, что я в холле, будьте любезны.

Бруно постучал в дверь ванной, передал, что просили, а потом отправился к себе. По тому, как лежала на постели записная книжка, он догадался, что Джерард ее обнаружил и просмотрел. Бруно не торопясь приготовил себе хайбол покрепче, выпил, медленно спустился в холл и услышал, что мама уже вышла и разговаривает с Джерардом.

— …настроение, похоже, не лучше и не хуже?

— У него, знаете ли, настроения постоянно меняются, уследить трудно, я ничего не заметила, — ответила мама.

— Порой удается почувствовать психический настрой, разве нет, Элси?

Мама промолчала.

— …очень плохо, мне нужно от него больше помощи.

— Ты думаешь, он о чем-то умалчивает?

— Не знаю, — с этой его отвратительной ухмылочкой, и Бруно по голосу догадался, что Джерарду к тому же известно, что он подслушивает. — А ты?

— Конечно, я этого не думаю. Куда ты копаешь, Артур?

Она не давала ему себя обработать. После этого разговора, решил Бруно, Джерард потеряет в ее глазах. Он снова превратится в тупицу, в тупого айовца.

— Ты ведь хочешь, чтобы я докопался до правды, хочешь, Элси? — спросил Джерард голосом детектива из радиопостановки. — Он не хочет рассказать толком, чем занимался в четверг ночью, после того как вы расстались. Среди его знакомых есть довольно-таки темные личности. В их числе вполне мог оказаться и наемник какого-нибудь делового врага Сэма, и экономический шпион, и прочее в том же духе. А Чарлз мог сболтнуть, что вы с ним уезжаете на другой день…

— Ты на что намекаешь, Артур, что Чарлз об этом что-то знает?

— Я бы не удивился, Элси. А ты, если по-честному?

— Черт бы его побрал! — прошептал Бруно. И все это он говорит его маме!

— Конечно же я расскажу тебе все, что от него услышу.

Бруно ретировался к лестнице. Ее податливость привела его в ужас. Неужели у нее родилось подозрение? Что другое, а убийство она проглотить не способна. Разве он не понял этого еще в Санта-Фе? А вдруг она запомнила Гая, запомнила, что он говорил о нем в Лос-Анджелесе? Если Джерард выйдет на Гая в ближайшие две недели, у того еще могут оставаться царапины от зарослей, какой-нибудь подозрительный синяк или порез. Бруно услышал в нижнем холле мягкие шаги Джерарда, увидел его с подносом, на котором стояла мамина послеполуденная выпивка, и снова отступил вверх по лестнице. Сердце у него билось, словно в сражении, странном сражении со многими воюющими сторонами. Он поспешил к себе в спальню, глотнул как следует, улегся и попытался уснуть.

Он дернулся, проснулся и отстранился от руки Джерарда, который тронул его за плечо.

— Пока, — произнес Джерард, обнажив в улыбке желтые от никотина нижние зубы. — Я ухожу, зашел попрощаться.

— Стоило ради этого будить человека? — вопросил Бруно.

Джерард хихикнул и вышел вразвалку, прежде чем Бруно успел придумать какую-нибудь любезную фразу, которую и в самом деле собирался сказать. Он снова откинулся на подушку и попытался вернуться к прерванной дреме, но за закрытыми веками видел все ту же приземистую фигуру Джерарда в светло-коричневом костюме, как он бродит по коридорам и холлам, подобно призраку просачивается сквозь запертые двери, наклоняется порыться в ящиках, читает письма, что-то записывает, поворачивается и указывает на него пальцем, терзает маму — и как же ему не сопротивляться!

— А как еще прикажешь объяснять? Он меня обвиняет! — крикнул Бруно через стол.

— Миленький, ничего подобного. Он занимается своим делом.

Бруно бросил волосы со лба.

— Потанцуем, мамик?

— Ты не в том состоянии, чтобы танцевать.

Он понимал, что так оно и есть.

— Тогда я хочу еще выпить.

— Миленький, сейчас принесут еду.

От ее долготерпения, от фиолетовых кругов под глазами ему стало так больно, что он не мог на нее смотреть. Бруно поискал взглядом официанта. Сегодня зал был так переполнен, что официанты терялись в толпе. Его взгляд задержался на мужчине за столиком по другую сторону танцевальной площадки. Мужчина напоминал Джерарда. Бруно не мог разглядеть его сотрапезника, но сам мужчина несомненно походил на Джерарда — та же лысина, те же остатки светло-каштановых волос, разве что на этом был черный пиджак. Бруно прикрыл один глаз, чтобы изображение не двоилось.