Бруно сунул брошюрку в карман.

— Ты один из лучших. Если будешь держать нервы в узде, они могут вывернуть тебя наизнанку, но ничего не заподозрят.

Гай посмотрел на него:

— Это еще не значит, что ты должен со мной встречаться. Зачем тебе это?

Но он знал ответ. Затем, что их жизнь с Анной привораживала Бруно. Затем, что из встреч с Бруно и он извлекал кое-что для себя, они были для него вроде пытки, приносящей извращенное облегчение.

Бруно глядел на него так, будто наперед знал все его мысли.

— Ты мне нравишься, Гай, но запомни — против тебя улик куда больше, чем против меня. Если ты заложишь меня, я еще смогу вывернуться, а тебе не удастся. Герберт может тебя опознать, это факт. И Анна может припомнить, что в те дни с тобой творилось что-то странное. А еще царапины и шрамы. И все вещдоки, что они тебе предъявят, вроде револьвера и лоскутков от перчаток… — Бруно перечислял медленно и любовно, словно делился старыми воспоминаниями. — Спорю, тебе не вытянуть со мной очной ставки.

Как только Анна его окликнула, он сразу понял, что она заметила вмятину. Он собирался ее исправить, но забыл. Сперва он заявил, что не знает, откуда она взялась, но потом сказал, что, кажется, знает: он ходил на боте неделю назад, и тот натолкнулся на буй.

— И не рассыпайся в извинениях, — поддела она, — царапина того не стоит. — Вставая она ухватилась за его руку. — Эгон сказал, что как-то днем ты брал бот. Так вот почему ты об этом помалкивал.

— Вероятно.

— Ты ходил один? — спросила Анна с едва заметной улыбкой, потому что он недостаточно поднаторел в морском деле, чтобы плавать в одиночку.

Явился Бруно и настоял на прогулке под парусом. Джерард в очередной раз зашел в тупик с Мэттом Левином, всюду оказались одни тупики, и Бруно потребовал, чтобы они это отпраздновали.

— Недавно мы выходили с Чарлзом Бруно, — признался он. В тот день, кстати, он тоже взял с собой револьвер.

— Все в порядке, Гай. Только зачем ты с ним снова встречался? Мне казалось, ты сильно его недолюбливаешь.

— Каприз нашел, — пробормотал он. — Это было в один из двух дней, когда я работал дома.

Он понимал, что о порядке не могло быть и речи. Анна следила, чтобы латунные части и выкрашенные в белый цвет деревянные поверхности «Индии» всегда сияли безукоризненной чистотой, как скульптура из золота и слоновой кости. А Бруно! Теперь Бруно выпал у нее из доверия.

— Гай, это не его мы видели тогда вечером перед твоей нью-йоркской квартирой? Тогда еще шел снег, и он с нами заговорил?

— Да, он самый и был.

Рука Гая, который придерживал в кармане револьвер — чтобы не провисал, — беспомощно сжалась.

— Что ему от тебя нужно? — продолжала Анна, машинально следуя за ним по палубе. — Архитектура его особенно не интересует. Я говорила с ним об этом на новоселье.

— Я его тоже не интересую. Просто он не знает, куда себя деть.

Только бы отделаться от револьвера, подумал он, тогда он будет способен разговаривать.

— Вы познакомились в училище?

— Да. Он слонялся по коридору.

Как, однако, легко врать, если обстоятельства вынуждают! Но ложь опутывает своими щупальцами ноги, тело, сознание. Когда-нибудь он скажет не то. Он обречен потерять Анну. Может быть, он ее уже потерял, в эту самую минуту, когда зажигает сигарету, а она стоит, опершись спиной о грот-мачту, и глядит на него. Револьвер своим весом, казалось, пригибает его к палубе; он решительно повернулся и направился на нос. За спиной он слышал шаги Анны, мягкую поступь ее теннисных туфель, удаляющихся в сторону кокпита.

День стоял пасмурный, собирался дождь. «Индия» медленно покачивалась на зыбкой волне на том же расстоянии от серого берега, как и час тому назад. Гай облокотился на бушприт и глянул вниз на свои белые брюки и синюю куртку с позолоченными пуговицами, которую взял из рундука «Индии» и которая, возможно, принадлежит отцу Анны. Он мог бы быть моряком, а не архитектором, подумалось ему. Четырнадцатилетним мальчишкой он рвался в море. Что его тогда удержало? И жизнь его могла бы сложиться совсем по-иному без… без чего? Разумеется, без Мириам. Он нетерпеливо выпрямился и вытащил револьвер из кармана куртки.