– Да не секрет, – голос хозяйки ровен, как у робота. Таким тоном говорят, когда боль потери давно похоронена толщей времени. – Мои, конечно. Вот это муж, Иван… А это Ваня, сын…

Пауза.

– Мы двадцать первого на поезд сели, с Ваняткой. В Москву прибыли, а из рупора на вокзале уже Левитан говорит… А Иван там остался, в Гродно.

Новая пауза.

– Ваня, как отец, офицером быть хотел. А вот жениться не успел… В пятьдесят шестом в Венгрию их направили, с частью.

Еще пауза.

– А теперь вот они и сюда пришли. Дошли-таки… через столько лет.

– Кто? – зачем-то задал ненужный вопрос Чекалов. Старуха, однако, даже не поморщилась.

– Фашисты, кто же еще. Не так?

Пауза.

– Я сейчас часто думаю… Тогда, в сорок первом, все было просто и ясно. Не хочешь, чтобы это случилось – бери винтовку и на фронт. А теперь… неужто ничего нельзя исправить?

А ведь это исповедь, подумал Алексей. Исповедь человека, давно и прочно отчаявшегося. Утратившего всякую надежду.

Бедная бабушка… И все же ей, наверное, жить проще. Меньше сомнений. Весь мир прост и однозначен – здесь товарищи, там фашисты. Черное – белое. Кто не с нами, тот против нас. И даже если последний товарищ пал в неравном бою… что ж, на войне как на войне. Зажать в зубах кольцо гранаты… пусть подходят ближе, гады…

Как она будет жить в том, новом мире? И как будут жить люди рядом с ней? Сосуд боли, запертый в четырех стенах…

– Винтовка тут не поможет, – он вновь чуть улыбнулся, на сей раз виновато. – Тут нужен совсем другой метод.

– Привет! Грустим?

Юля выплыла из двери, неся впереди округлый живот.

– Разрешите считать вопрос риторическим? – она мягко засмеялась и, не дожидаясь, покуда супруг скинет громоздкую зимнюю одежду, прижалась к нему. Он в ответ с наслаждением зарылся лицом в ворох ее волос.

– Голодный?

– Спрашиваешь… Нормальный мужчина всегда голодный.

– Положим, это сказано про кота, – вновь засмеялась Юля. – Я сегодня сбацала твой любимый куриный супчик.

– Ура!

– Недостаточно выражен восторг. «Ура» должно быть троекратым.

– Это аванс. Остальные два после приема пищи.

На душе Алексея было тепло и уютно. Легкий треп, обычная пикировка… Пустяки? Как бы не так. Вот из таких крохотных пустяков и состоит счастье.

– Смотрела тебе сегодня куртку, по дороге, – Юля продолжала развлекать мужа разговорами, с удовольствием наблюдая, как он уписывает фирменный куриный суп с домашней лапшой. – Ужас и кошмар… Есть такое ощущение, что цены стремятся в бесконечность. Если б не тот «лопатник»…

– Кстати, насчет «лопатника»… – Алексей доедал суп, наклонив тарелку. – Сколько там до дна?

– Четыре восемьсот.

– Как? – он даже отложил ложку. – Всего? Уже?

– Увы, – Юля вздохнула. – Если ты помнишь, муж мой, вплоть до последнего времени это был основной колодец, из коего мы черпали. С декретными я пролетела, со свистом. Твоя зарплата… гм… кстати, как насчет?

– Пока приходится довольствоваться исключительно комсомольским задором. Но есть надежда…

– Надежда в наше время уже неплохо. Ой! – она непроизвольно схватилась за живот.

– Что, что такое?! – всполошился Алексей.

– Да ничего особенного, – вновь засмеялась Юля. – Нетерпение проявляет Юлия Алексевна. Ничего… Теперь уже совсем скоро.

– Вот я и говорю, хватит по рынкам шастать. Выдумала тоже, куртку искать… То ботинки, то рубашки, то свитер…

– Свитер я сама связала, не ври.

– Большое гран мерси, но что это все мне да мне… А себе?

– А себе я, Лешик, все приготовила. Белье там… И Юлечке приданое.

Пауза. Он вдруг увидел точно свежим взглядом – на горле жены маленький розовый шрам. Привык уже не обращать внимания…

– А все прочее… вот выйду из роддома, тогда и… Если выйду.

Чекалов сглотнул – так ровно, обыденно это сказано.

– Ну что ты, Юль…

– Сама не хочу, – она чуть улыбнулась, но глаза под мохнатыми ресницами оставались абсолютно серьезны. – Добрая хозяйка обязана быть запасливой, на всякий пожарный случай. Вот осталось куртку тебе прикупить, и пару брюк.

– Юлька! Ты соображаешь?..

– Все я соображаю, Лешик.

Ее глаза вдруг налились слезами.

– Ох, Леша… Кончится когда-нибудь эта война?