Кстати, все эти проблемы Константин Устинович выдвигал не только в теоретической плоскости, так сказать, в «чистом» виде, но и успешно разрешал их на практике. Безусловно, отлаженная и четкая система контроля и исполнения, действовавшая в партийных и государственных органах с конца шестидесятых — начала семидесятых годов, — это его детище, его заслуга. А постановку работы с письмами трудящихся, совершенствованию которой он посвятил много лет своей жизни, я вообще считаю одним из важнейших достижений советской демократии. Причем эту работу Черненко понимал не только как своевременную и эффективную реакцию на обращение человека в партийные или советские органы, а значительно шире.

Сама жизнь, повседневная практика показывают, писал он, что письма и предложения трудящихся помогают партийным и государственным органам лучше ориентироваться в обстановке, более объективно оценивать работу тех или иных управленческих звеньев, всего аппарата и его конкретных работников, яснее видеть недостатки и пути их устранения, вырабатывать правильные политические решения. В книге подчеркивается, что письма — это один из наиболее доверительных, а потому и особо ценных источников информации о запросах и чаяниях тружеников города и деревни, о положении дел в различных областях политической и духовной жизни нашего общества, одно из средств реализации конституционных прав советских граждан.

Конечно, наивно сейчас рассчитывать на то, что в ближайшее время в России могут возродиться такие принципы контроля, как его гласность и массовость, непредвзятость и объективность контрольных органов, регулярная отчетность руководителей за свою деятельность перед трудовыми коллективами, требование, чтобы контроль возглавляли не второстепенные лица, а ответственные работники, в первую очередь сами руководители.

Но мы неизбежно, рано или поздно, зайдем в тупик, если не сделаем прозрачными для общественности важнейшие решения и конкретные шаги высших кругов России по принципиальным вопросам государственной жизни. Но о чем сегодня можно говорить, если даже наши национальные резервные фонды употребляются на те или иные цели по усмотрению узкой группы лиц, а их истинные размеры и порядок использования не подконтрольны даже Государственной думе?

Помнится, как Черненко был буквально захвачен работой над книгой «Вопросы работы партийного и государственного аппарата». Несмотря на колоссальную загруженность, он постоянно уделял ей внимание: диктовал, правил, редактировал, поручал помощникам искать и сверять справочный материал, рыться в первоисточниках. Стержневой идеей работы, проходившей красной нитью через всю книгу, было обращение к историческому опыту и прежде всего к ленинскому стилю партийной и государственной работы. Пожалуй, опора на ленинское наследие — это главное оружие Черненко, которое было эффективно даже в обстановке растущего среди партийных лидеров благодушия. При этом он прекрасно владел большинством ленинских идей и мыслей по совершенствованию работы партийно-государственного аппарата, хорошо знал, в каких трудах они содержатся, при каких исторических обстоятельствах высказывались. Не случайно, что, работая над книгой, он обращался к Ленину свыше трехсот раз. Причем о механическом начетничестве здесь нет и речи — он умел увидеть прямую связь многих мыслей, высказанных в первоисточниках, с современностью, с проблемами текущего дня.

Вот всего лишь один эпизод, который, думается, может характеризовать отношение Черненко к ленинской теме. Однажды он попросил меня подготовить небольшой материал к разделу о контроле и проверке исполнения документов и поручений и борьбе с бюрократизмом. Порекомендовал взять за основу письма Ленина Цюрупе, написанные в феврале-марте 1922 года (А. Д. Цюрупа в это время был заместителем председателя СНК и СТО и председателем РКИ. — В. П.). Я серьезно взялся за эту работу, и к сроку она была готова. Из шести писем я полностью привел в тексте одно, в котором Ленин откровенно и весьма резко замечал: «Тов. Цюрупа! У нас, кажется, остается коренное разногласие. Главное, по-моему, перенести центр тяжести с писания декретов и приказов (глупим мы тут до идиотства) на подбор людей и проверку исполнения [1] . В этом гвоздь… Все у нас потонули в паршивом бюрократизме „ведомств“. Большой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы с этим. Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей, проверять работу — в этом всё».

Черненко не спеша прочитал материал и попросил оставить ему текст. Я поднялся, чтобы уходить, но он жестом задержал меня. «Хочешь, скажу, почему ты процитировал именно это письмо? — спросил он. — Тебя привлек наверняка непривычно резкий, чуть ли не грубый тон ленинского письма и желание с эффектом процитировать именно такого Ленина. Что, не так?» Признаться, я был сконфужен и смущенно молчал. А Черненко далее рассуждал примерно в таком духе. Да, на первый взгляд может показаться, что резкие слова эти Ленин написал в сердцах, в состоянии раздражения и горечи. Но, думается, что, прибегнув к таким, напрочь лишенным дипломатии, выражениям, Владимир Ильич, наверное, хотел встряхнуть тех, кто был причастен непосредственно к управленческим делам, в том числе и своих ближайших соратников, попробовать освободить их таким образом от говорильни, гипноза бумаготворчества, заседательской суеты, приобщить к сугубо конкретному делу.

«Ты, наверное, заметил, — продолжал Черненко, — что в другом письме Ленин назвал главным недостатком высших исполнительских органов их перегруженность мелочами, и они, вместо борьбы с бюрократизмом, сами тонут в последнем. Вообще письма Ленина к Цюрупе — это своеобразный кодекс стиля, форм и методов государственного управления в сложнейший период советской власти — перехода к новой экономической политике».

Для меня этот случай стал настоящим уроком понимания глубины ленинского наследия. Но запомнился он мне не только поэтому. Я понял и потом в этом многократно убеждался, насколько Черненко внимательно читал и по-настоящему изучал ленинские труды. Видно, что они в свое время и подтолкнули его к изучению аппаратной работы во всех ее тонкостях. И не случайно, что он по-своему любил ее, пытался внести в нее дух творчества.

Он часто говорил о том, что Ленин лучше других понимал решающую роль аппарата в становлении, укреплении и успешном функционировании государства. Ведь сразу же после Октябрьской революции он предупреждал о том, что «без аппарата мы погибнем, а плохой аппарат нас погубит наверняка». В качестве иллюстрации высоких ленинских требований к практической работе по исполнению партийных решений Черненко как-то привел такой пример. После того как в декабре 1921 года партийная конференция и IX съезд Советов одобрили линию на новую экономическую политику, Ленин записал в проекте директивы Политбюро по этому вопросу: «Всякие общие рассуждения, теоретизирования и словопрения на тему о новой экономической политике надо отнести в дискуссионные клубы, частью в прессу. Из Совнаркома, Совета труда и обороны и всех хозяйственных органов изгнать все подобное беспощадно… От всех наркомов Политбюро требует безусловно максимум быстроты, энергии, устранения бюрократизма и волокиты в практическом исполнении новой экономической политики». Ленинские высказывания об аппаратной работе из статьи «Лучше меньше, да лучше» Константин Устинович цитировал буквально по памяти.