Но было бы трусостью и подлостью бросить своих славных соратников, спасти голову, потеряв конечности! Не лучше ли будет умереть всем вместе или всем вместе спастись?

Наполеон больше не приказывает, он спрашивает. Он больше не говорит: «Я хочу!»; он говорит: «Хотите ли вы?»

И только один ему отвечает: «Пойдемте!»

Тогда вепрь со стальными клыками оборачивается, но в эту минуту ему говорят, что русский генерал Ожаровский обогнал его со своим авангардом; вернуться в Россию, имея русских позади себя нельзя.

Император вызывает Раппа.

— Иди на этот авангард, — говорит он ему, — не теряй ни минуты, атакуй его в темноте. Ни одного выстрела, понимаешь? Только штыки! В первый раз они проявили такую храбрость, и я хочу, чтобы она им надолго запомнилась!

Когда Наполеон приказывал, все немедленно повиновались; не сказав ни слова в ответ, Рапп бросился вперед, но едва он прошел десять шагов, как Наполеон позвал его назад.

За одну минуту в его голове пронесся целый рой мыслей.

— Нет, — сказал он, — оставайся здесь, Рапп, я не хочу, чтобы ты погиб в этой схватке; в будущем году ты мне понадобишься в Данциге. Пусть тебя заменит Роге.

И Рапп отправился, задумавшись в свою очередь, стоит ли передать этот приказ генералу Роге. А задуматься было над чем, так как в самом деле это удивительно: готовый вернуться в Россию, окруженный стопятидесятитысячной армией русских, в то время, когда все кругом говорили о возвращении во Францию как о несбыточной мечте, он, Наполеон, знает, что будет делать через год, и указывает одному из своих помощников город, который тому придется защищать в ста восьмидесяти пяти льё от того места, где сам он сегодня не может защититься!

Роге выступил, атаковал противника, штыками выгнал его из Ширкова и Малеева, нанеся ему такой удар, что русская армия отступила на десять льё и прекратила на сутки свое движение.

Около полуночи появился Евгений.

Он прибыл один, пробившись через русскую армию, и совершенно не знал о том, что стало с Даву и Неем. По всей вероятности, они сражались, так как весь день справа от себя он слышал гром пушек.

Решительно Кутузов был Провидением для французской армии: этот старик, такой же застывший, как и его зима, довольствовался тем, что уничтожал врага своими пушками, как зима своим снегом и ветром.

Наполеон воспользовался бездеятельностью Кутузова и тем ударом, который Роге нанес Ожаровскому, и отправил до Орши и Борисова Виктора с тридцатью тысячами человек и Шварценберга с обозом; но он не бросит в беде Даву и Нея, как не бросил Евгения, а постарается соединиться с ними. Однако он совершит этот непосильный марш не для того, чтобы одержать великую победу, как это было в Экмюле, а для того, чтобы спасти двух своих маршалов с остатками их армий!

Семнадцатого числа он приказал быть готовым к пяти часам утра; теперь, когда вся армия, то есть то, что от нее осталось, думает, что он направится к Польше, Наполеон поворачивается к Польше спиной и продвигается на север.

— Куда мы идем? — спрашивают все голоса, — по какой дороге мы должны идти?

— Мы идем спасать Даву и Нея! Идем по дороге преданности!

И голоса смолкли — все стало ясно, все подчинились.

Наполеон вырвет обоих своих помощников у России или останется вместе с ними. Спасенный Евгений продолжит свой путь к Лядам; после совершенного им рывка он еще может двигаться, но уже не может сражаться.

Генерал Клапаред с больными и ранеными будет оборонять Красный; этих сил вполне достаточно, чтобы сдержать врагов, рассеивающихся от одного прикосновения.

Днем Наполеон очутился между тремя армиями, которые были расположены справа от него, слева и впереди. Этим армиям стоило лишь двинуться, только соединиться, и они своими ста двадцатью тысячами солдат задушили бы Наполеона с его одиннадцатью тысячами человек! Им следовало лишь, подтянув свои батареи, стрелять в течение одного дня, и они раздавили бы французов! Ни один не ушел бы! Но люди остались на месте, а пушки молчали.

Перед русскими стояли невидимые для самих французов грозные тени Риволи, Пирамид, Маренго, Аустерлица, Йены, Фридланда, Экмюля и Ваграма!

Понадобилось три года, чтобы стала понятна уязвимость этого второго Ахилла, нужна была Англия, этот яростный враг, чтобы вонзить кинжал ее horse-guards [14] в сердце умирающего льва; понадобилась большая лощина под Ватерлоо, чтобы похоронить императорскую гвардию!

Наконец заговорили пушки; это было в тылах, в Красном. Враг, не трогавший Наполеона, атаковал Клапареда.

Французы оказались окруженными со всех четырех сторон.

Конечно, это было сигналом: три до тех пор выжидавшие армии в свою очередь принялись поливать французов огнем.