– Такого бы раба в хозяйство, - сказал подошедший смотритель, сменив этим направление мыслей Храда.

– Хозяйство! Много нынче надо бронзы, чтобы оно не зашаталось! Но у старого Храда кое-что есть! – Он брякнул кольцами за пазухой. – И два мешка добычи! И награда от Подпирающего.

– Большая? – спросил кто-то.

– Мог взять сто плащей земли и пять рабов, или триста плащей и одного раба. Я выбрал, - он поднял толстый палец, - триста плащей и раба, и не прогадал. Дикие дохнут, а земля нет! – Он захохотал, довольный шуткой.

– Ты мог выбрать любого раба на корабле? – спросил смотритель.

– Ха, на корабле! Любого из всей своры, взятой Тифоном!

– И взял того щенка, которого привез сюда?

– Взял этого и не прогадал! – оскалился Храд.

– Смотрите, люди! Он взял юнца, тощего, как весло, и притом гия!

Все засмеялись.

– Взял бы котта, - сказал торговец. – Уж эти живучи, так живучи!

– Или япта, - вставил старик, судя по запаху, приручатель волков. – Они хоть малорослы, но трудолюбивы. А гии – нет диких злее и упрямее!

– А я вот взял гия! – Храд вновь треснул тяжелой рукой по столу, и смех умолк. – И не прогадал! Знаю диких! Вот ты, - он ткнул пальцем в торговца, - что смотришь, покупая раба?

– Зубы, конечно, потом плечи…

– А я смотрю глаза! И ни разу не прогадал! У этого щенка живые глаза, и – попомните слово Храда! – он принесет мне не одно звонкое колечко! – Отставной воин оглядел пожимающих плечами собеседников и, нашаривая отворяющий камешек, заспешил к своим мешкам.

Когда глаза свыклись с полутьмой, Ор увидел столбы, подпирающие потолок, неясные фигуры у стен. Свет пробивался из узких щелей наверху. Люди сидели и лежали, чутко слушая шаги атлантов за дверью. Едва шаги стихли, все поднялись с мест и разом заговорили.

Ора о чем-то спрашивали, но на странном языке, в котором мелькали атлантские слова, гортанные выкрики чернокожих, шелест яптской речи… Ор различил даже два-три гийских слова. Потом люди поняли, что перед ними свежий пленник, еще незнакомый с ут-ваау – смешанной из разных языков речью рабов. Несколько человек придвинулось вплотную, разглядывая Ора.

– Оэ! Ты гий? – спросил морщинистый раб с коротко подрезанной седой бородкой.

– Оэ! Я из Куропаток! – встрепенулся Ор, услышав речь родины. – Мы кочуем по Оленьей. А ты какого рода, Побелевший?

– Вряд ли ты знаешь мой род. Он идет от Изюбря. Наши места…

– Я знаю Изюбрей! – невежливо перебил старшего Ор. – У Севза было почти пять рук твоих братьев.

– Ты кочевал с Севзом! Севз! Севз! – зашелестело по подвалу.

Раздвинув возбужденных рабов, седой гий отвел Ора к стере, усадил на солому и закидал вопросами: верно ли, что Севз ударом дубины проламывает стены? И может вызывать молнии? Верно, что он поклялся освободить всех рабов? Затаив дыхание люди слушали ответы, которые Седой переводил на ут-ваау.

Поддаваясь мольбе в глазах слушателей, Ор по-новому видел и рассказывал прошедшие события. Да, Севз могуч, как десять мамонтов. Тяжкие ворота срываются с ремней, открывая ему путь. Молнии? Его меч быстрее молний! А когда на пути запенился Стикс, он велел… Рабы жадно ловили каждую подробность о битвах, бегстве ненавистных охотников за людьми, подвигах племенных вождей. Шепча проклятия, они слушали, как злобная Атлантская колдунья напустила порчу на Могучего Быка. Это из-за нее не рухнули перед Севзом стены Анжиера. А в последней битве она отвела Вождю глаза, и он не увидел, что узкоглазые окружили его войско.

– Но ведь он не погиб? – с мольбой прошептал Побелевший.

– Нет! – Ор уже сам верил в это. – Добрые духи рано бросили на землю черную шкуру ночи, и она скрыла вождей от атлантов.

Рождалась легенда, которая от раба к рабу, из подвала в подвал пойдет по Срединной. И не один отчаявшийся, услышав ее, подождет звать смерть.

Скрипнул люк, люди метнулись к своим местам у стен. Атланты не любили бесед между рабами. За вошедшим стражем двое рабов несли корыто разваренных зерен. Рабы окружили еду, но никто не начинал, пока самый старый – сгорбленный пеласг, не взял первую горсть. Тогда к корыту со всех сторон потянулись руки. Ор с жадностью наполнил рот теплой кашей. Видя, что все съели первую пригоршню, старейший потянулся за второй. Третья оказалась последней.

Под утро Седой разбудил юношу. Пеласг, который вчера давал сигнал к еде, сидел рядом, кутая сутулые плечи в бурый балахон.

– Самый Старый хочет говорить тебе! – прошептал гий сонно моргающему Ору. – Вчера ты порадовал его вестями, и он дает тебе слова мудрости, которые помогают рабу сохранить жизнь.

Пеласг тихо заговорил, поблескивая черными глазами из-под спутанных волос. Старый гий переводил:

– Первая мудрость: никогда не перечь атлантам. Кричи: «Сделаю, повелитель!» - даже если веление невыполнимо. Возразишь – накажут за непокорность, не сделаешь – всего только за леность.