— Ах, барон, если бы вы знали, как все это надоело!.. Я думаю скоро уехать отсюда!.. Слава богу, вот и скамейка! Присядемте!

Они уселись на скамье, стоявшей на площадке. Это было Charlotten's Hohe. Напротив них сидели две дамы и мужчина.

— Здесь хорошо, но только скучно, не правда ли? — промолвила Варвара Николаевна по-русски, обращаясь к барону. — Посмотрите-ка на итальянца. Он все, верно, сердится… Я люблю сердить его!

Мужчина, сидевший напротив, пристально посмотрел на Варвару Николаевну и не спускал с нее глаз.

— Что ж, пойдем дальше, барон?

— Как хотите…

— Спросим у итальянца!..

Он мрачно отвечал, что ему все равно.

— Так пойдемте вниз!

Все стали спускаться молча. Варвара Николаевна отказалась от руки, предложенной итальянцем, и шла одна. Веселое расположение духа давно исчезло. На нее вдруг напала хандра, и она почему-то вспомнила теперь, что не уничтожила своих писем к Башутину.

Она обернулась. Господин, сидевший на скамье, тихо шел следом за ними. Этот господин вдруг почему-то смутил ее. Почему? Она сама не могла себе объяснить. Они спустились вниз к Вальд-Квелле и выпили по стакану этой воды. Она оглянулась. Господин следил за нею глазами.

«Какая я глупая!» — промелькнуло у нее в голове при мысли, что какой-то неизвестный господин может ее беспокоить. Она дошла до дому, простилась со своими спутниками, посмотрела вокруг, — никого не было.

Параша встретила ее с письмом в руках.

Варвара Николаевна взглянула на адрес, весело улыбнулась, узнавши руку Привольского, быстро разорвала конверт и стала читать.

С первых же строк лицо ее покрылось смертной бледностью и глаза сверкнули. Она скомкала письмо и бросила его на пол.

— Все кончено!.. — проговорила она сквозь зубы. — И он еще смеет упрекать!..

Она подняла письмо и прочитала громко:

— «Прошу вас избавить меня от писем. Я узнал, кто вы такая, и…»

— Узнал, кто я такая!.. — повторила она, нервно подергивая губой.

Горе, злость, оскорбленное самолюбие брошенной любовницы терзали ее. Она ходила по комнате в бессильной злобе. В эту минуту Привольский был ей противен, но в то же время как бы хотела она видеть его у себя, заставить на коленях умолять о любви и, наконец, простить его.

Слезы наконец подступили к горлу, и ей стало легче. Она позвала Парашу и рассказала ей, как подло с ней поступили. Параша участливо заметила, что все мужчины такие…

В это время кто-то робко постучал в дверь. Варвара Николаевна вздрогнула и велела Параше сказать, что она больна и никого не принимает.

— А если итальянец?

— Не надо. Никого не надо!

Через минуту Параша вернулась и сказала, что какой-то незнакомый русский желает видеть ее по важному делу.

— Пусть придет завтра!

— Он просит немедленно вас видеть, — доложила, снова вернувшись, Параша и прибавила шепотом: — Он велел вам сказать, что не уйдет, пока не увидится с вами!..

У Варвары Николаевны тревожно забилось сердце. «Какое такое важное дело здесь, в Мариенбаде?» Ей почему-то вспомнился господин, следивший за ней на прогулке.

— Прими его! — выговорила она, сдерживая невольное волнение.

Она вытерла слезы, зажгла свечи, села на диван и устремила глаза на двери.

«Он или не он?» — думала она, ожидая с каким-то суеверным страхом этого странного посетителя.

«Он!» — чуть было не крикнула она, когда в комнате показался тот самый господин, которого она только что видела в лесу.

Господин этот был очень скромный на вид человек, лет сорока, с самым обыкновенным добродушным лицом. Одет он был очень скромно.

При взгляде на него Варвара Николаевна успокоилась и даже улыбнулась при мысли, что она могла испугаться такого смирного и безобидного, по-видимому, человека.

— Извините, пожалуйста… Я побеспокоил вас! — проговорил скромный господин, бросая беглый взгляд вокруг. — Я имею честь говорить с Варварой Николаевной брефьевой?

— Да. Что вам угодно?

— Видите ли, в чем дело, Варвара Николаевна, — проговорил он, усаживаясь около нее без приглашения, — я имею к вам одно поручение…

Он замялся и тихо прибавил:

— Отошлите вашу горничную.

Варвара Николаевна отослала Парашу.

— Я приехал, чтоб арестовать вас…

— Меня?.. Вы с ума сошли, или, вероятно, вы приняли меня за другое лицо? — проговорила Варвара Николаевна с достоинством, чувствуя в то же время, как сердце ее стало замирать.