Женщины во главе с бабушкой Хошадеде устроились около мешков, принесенных отцом и дядей, и распределяли подарки. Но подарков оказалось немного. В основном мешки были наполнены гвоздями и солью.

Мне дали ботинки. Сестра Вера получила слоника из леденца. Ермолаю определили кепку, маме — ситцевый платок. Он очень шел ей, и мне хотелось всем сказать, чтобы посмотрели на маму, но все были заняты. И мамой восторгался я один.

Кроме того, нам, детям, дали по кусочку сахара.

Несколько дней хранил, я этот кусочек в кармане, все время предвкушая его сладость. Из ослепительно белого, как наши высокие горы, он превратился в грязно-серый. Но от этого, как мне показалось, сахар стал еще вкуснее.

— Мало привезли, — неожиданно заявила бабушка Хошадеде, когда мешки опустели. — Пять месяцев отсутствовали, а привезли мало... Ну, ничего, слава Шалиани, что вернулись домой!

— Соли много, — попыталась оправдать мужчин тетя Кетеван.

Интерес к подаркам был исчерпан. Я перешел к мужчинам послушать новости.

— Эх, боюсь, ошибка опять получится, тогда мы пропали, совсем пропали! — говорил, дедушка. Он сидел не в сакорцхвиле, а рядом с моим отцом на скамейке.

— Какая ошибка? — встревожилась мать, тоже подошедшая послушать мужчин.

Дядя Кондрат стал объяснять:

— Это было лет четырнадцать назад, — начал он. — Прошел у нас слух о том, что в Широких странах революция...

— Кто такой?

— Это не человек, Кати, это... время... событие такое, — пытался объяснить дядя. — Во время революции прогоняют всех богатых... князей... А кто сопротивляется, даже убивают...

— Уй, помогите боги, зачем убивают, кто убивает?

— Не только убивают, иногда и режут, — вмешался в разговор стоявший рядом, опершись на свою палку с железным наконечником, наш сосед Теупанэ. Когда он пришел, я не заметил. — Вот князей Нижней Сванетии Гардабхадзе вырезали всех, дома их сожгли. Говорят, это было совсем недавно...

— Уй, помогите боги! — хором воскликнули женщины. — За что их убили?

— Конечно, за плохие дела. Меня, например, никто убивать не будет, если даже попрошу, — с усмешкой ответил Теупанэ.

— ...Прошел слух о том, что везде революция, — продолжал дядя. — Сваны поверили этому. Взяли оружие и прогнали пристава, некоторых князей.

— О, помню, как же! Только ничего тогдй не получилось, — перебила Хошадеде.

— Не получилось потому, что нас кто-то обманул. Как потом оказалось, сваны дрались одни. Царь прислал войска и помог князьям.

— Сколько людей тогда пропало!.. В Сибирь скольких сослали, все пропали там, — заохала Хошадеде.

— Как же вы, дети мои, не узнали точно, убили царя или нет? — сокрушался дедушка. — Если он, бессовестный, жив — все равно до нас доберется. Надо Аббесалома и Ефрема остановить — пропадут, жалко!.. В Сибирь сошлют.

Меня взволновали слова относительно судьбы дядей Аббесалома и Ефрема. Дядя Аббесалом был довольно суров с нами, детьми, почти никогда не разговаривал и даже не замечал нас. И все-таки каждый его приход к нам был для меня праздником. Я бросал все свои игры и не отходил от него. Мне нравился его мужественный спокойный голос. Я часто не понимал, о чем он говорит, но мне нравилась какая-то необъяснимая сила, свойственная только ему. Да и вообще он был не такой, как другие мужчины, с которыми мне приходилось встречаться в детстве. Он был таинственным, что-то, казалось, всегда носил в своем сердце несказанное.

Дядя Ефрем у нас не бывал. Он жил в селе Мужал, находившемся в восьми или десяти километрах от нас. Но я знал, что дядя Ефрем человек тоже хороший и умный.

Наклонившись к отцу, я тихонько спросил:

— Скажи, папа, почему пропадут дяди?

— Почему пропадут? Это дедушка всегда говорит страшные вещи. Просто он боится за них.

Большего я не смог добиться от отца.

Слова «в Сибирь сошлют» были мне знакомы. Я знал, что брата моей матери Григория пристав угнал в Сибирь. Из Сибири он не вернулся, там и умер.

Да и вообще в детстве я все время ожидал каких-то страшных событий. То грозили те или иные опасности родителям или родственникам, то скоту яли хозяйству. Я привык к этим ожиданиям. Но угроза ссылки кого-нибудь из родных в Сибирь меня пугала более других опасностей. Я не совсем точно представлял, что такое Сибирь. По рассказам дедушки получалось, что там очень холодно и нечего есть. Мое детское воображение дорисовывало картину Сибири. Мне представлялось, что это огромная ледяная гора, на которую сажают людей. Там нет домов, а люди ходят почти без одежды.

Я уже успел надеть новые ботинки — вернее, даже не новые, а первые, так как всю жизнь ходил в чувяках. Кусочек сахара лежал у меня в кармане. Мне не терпелось сбегать скорее на Свипф и похвастаться своими подарками перед ребятами, но было уже поздно. Пришлось ждать утра.

Взрослые говорили о приставе. Разговор становился все более горячим и громким. Наш сосед Оти и хромоногий Джевете старались перекричать других, уверяя, что ничего не нужно предпринимать и с приставом ничего не делать. Они уверяли всех, что новости, принесенные отцом и дядей Кондратом, — только слухи.