– Помню, помню, сам читал эти газэты, – ухмыльнулся Шах. – Патом за эту тваю идэю пра сок нони ухватилис ученые и будта бы и впрям нашли в них чудадействэнную силу. Вах! Ты был самым лучшим мистификатаром срэди нас, граф.

– Ты мне льстишь, Шах.

– Нэт, дарагой, нэ лщу. Все имэнна так и было… – Шах немного помолчал. А потом спросил: – Ты давно видел Валдемара?

– Третьего дня, – ответил Павел Иванович. – Равно как и Африканыча, и «старика».

– Агонь-Дагановский тоже с вами? – удивленно поднял брови Шах.

– С нами, – подтвердил Давыдовский.

– Значит, у вас опят каманда?

– Да, – просто ответил Павел Иванович.

– Ну, что ж… – только и промолвил догадливый Шах.

Он налил еще по рюмке. Выпили. Закусили. И с удовольствием посмотрели друг другу в глаза.

– А помниш… – снова начал Шах.

Они предавались воспоминаниям еще не менее получаса, после чего Шах спросил:

– Что тэбе нужна знат пра великава князя Михаила Никалаевича, дарагой?

– А все, – ответил Давыдовский. – Склонности, привычки, слабости, отношения в семье… – начал перечислять он. – Чего он любит, чего ненавидит… Словом, все.

– Ясно, – подытожил Шах. – Тэбе нужна паднаготная великава князя.

– Именно, – подтвердил Давыдовский.

– Харашо, будет тэбе ево паднаготная.

– Я тебе буду очень благодарен, Шах…

– Да ладна… Чево нэ сдэлаеш для старава друга?

Больше Шах ничего не спрашивал. Только когда они прощались, уговорившись встретиться через два дня, Шах попросил:

– Патом как-нибуд расскажэш, э?

– Обязательно, Шах, – твердо пообещал Давыдовский.

За четыре года проживания в Казани Африканыч приобрел массу знакомств. Особенно с женским полом, до коего был шибко охоч. Кроме того, открытость в общении (конечно, до известных пределов) делала его желанным гостем во многих светских гостиных города, и приятелей со стороны губернской и городской знати у него было также предостаточно.

Начал он с того, что встретился на одной из благотворительных лотерей-аллегри, проводимых в здании городской Думы на Воскресенской улице в пользу детского сиротского приюта, с городским секретарем Николаем Николаевичем Постниковым, одним из четырех главных членов городской управы. Не встретиться с секретарем было просто невозможно, так как Постников был одним из организаторов лотереи. Так что эта встреча, конечно, со стороны Неофитова, ничуть не была случайной.

Самсон Африканыч – человек везучий; прикупив лотерейный билетик, он выиграл, под возгласы присутствующих, великолепные золотые запонки с богемским стеклом лазурного цвета, изготовленным в Нюрнберге в прошлом веке. Запонки эти были произведены с использованием специального рецепта монаха Теофила, почившего еще лет четыреста назад. Так гласила лицензия, прилагаемая к запонкам. История же рецепта, с применением которого были изготовлены эти замечательные запонки, весьма и весьма занимательна. Этот рецепт монах Теофил держал в строжайшей тайне и только на смертном одре поделился им со своим учеником Иоакимом, предпочитавшим варить пиво, нежели выдувать стекло. Отчего Иоаким сей рецепт не использовал и уже на своем смертном одре рассказал о нем своему младшему брату Готвальду, тоже монаху. Готвальд, в отличие от Иоакима, пиво хоть и употреблял в значительных количествах, но сам не варил и был довольно средней руки стеклодувом. То есть мастерством особым не блистал. Но однажды, используя рецепт монаха Теофила, Готвальд выдул вполне приличное дымчатое стекло с нежной лазурью и изготовил из него браслет, который приобрел нюрнбергский купец Эрих Мария Адольф Кюнке. Перепродав браслет в своем Нюрнберге и взяв за него тройную цену, Эрих Кюнке решил выведать рецепт производства такого удивительного стекла и приехал в Чехию. Он поселился в гостинице старейшего монастыря бенедиктинцев в Кладрубах близ собора Вознесения Девы Марии и стал досаждать Готвальду просьбами открыть ему секрет рецепта монаха Теофила. Готвальд ни в какую не соглашался и вскоре изготовил еще один браслет, лучше прежнего во сто крат, опять-таки используя секретный рецепт монаха-стеклодува. Эрих Мария Адольф купил браслет за огромную сумму и был доволен приобретением до крайности. Но еще больше он был бы доволен, ежели бы все-таки узнал тайный рецепт монаха Теофила, так как это желание превратилось в навязчивую идею.

Полтора года нюрнбергский негоциант обхаживал Готвальда, понуждая его открыть секрет. Наконец, Готвальд сдался и сказал, что расскажет секрет выдувания стекла по рецепту монаха Теофила, ежели он, Эрих Мария Адольф Кюнке, согласится на интимную связь с ним. Причем не единожды, а трижды.

Нюрнбергский купец-негоциант поначалу было возмутился, а затем стал раздумывать. Собственно, чего он теряет? Мужскую честь? Но сие понятие – «честь» – относится скорее к области интимно-женской. Честь же мужская – в частности купеческая – состоит в том, чтобы держать слова и служить своему фамильному делу неотступно и со все возрастающим рвением.

Нарушит ли Эрих Кюнке твердое купеческое слово, ежели позволит монаху Готвальду поиметь с ним интимную связь? Нет. Нанесет ли он вред своему купеческому делу, начатому еще прадедом? Ни в коем случае. Напротив, он приумножит благосостояние семьи и усилит свое купеческое предприятие, ежели узнает секрет рецепта монаха Теофила. Стало быть, надлежит согласиться на условия Готвальда и вызнать наконец сей секретный рецепт.

Монах Готвальд был мужчиной весьма плотным и росту едва ли не саженного. Соответственно, и члены он имел весьма внушительные. Посему Эрих Кюнке едва не закричал своим нюрнбергским благим матом, когда бенедиктинец в своей келье предавался с ним содомии. Когда все закончилось и нюрнбергский негоциант, не могущий не то что ходить, но и сидеть, спросил про секретный рецепт, монах спрятал естество под подолом туники, оправил от складок скапулярий и сказал:

– Секрет рецепта монаха Теофила заключается в том, что надо взять две части букового пепла…

После этих слов он замолчал и приготовился выйти из кельи.

– А дальше? – спросил купец-негоциант.

– А дальше – завтра, – ответил Готвальд и покинул келью. Через три четверти часа из нее вышел и Эрих Мария Адольф, получивший к тому времени некоторую возможность передвигаться.

Второе соитие между ними состоялось на следующий день после повечерия, то есть короткого чтения из Священного Писания, респонсория, исполнения одной из песен Симеона, заключительной молитвы и краткого благословения. А когда все закончилось и нюрнбергский негоциант выпрямился, то Готвальд сказал: