– Ну, и как там… у хозяина?

– Хреновато, – ответил бывший арестант Костолевский. – Попадать не советую.

– Я, знаете ли, покуда в тюрьму не собираюсь, – ухмыльнулся Грибков. – Не за что.

– Я тоже, сударь, не собирался…

– Понял, – пристально глянул поверх очков на Сизифа Сергей Иванович. – Располагайтесь тут покуда. Ты, Алексей Кондратьич, покажи здесь все Константину Власьевичу, расскажи. – Грибков снова глянул поверх очков на Сизифа. – А я велю ужин вам приготовить…

Так Сизиф остался у Грибкова. Хороший был мужик Сергей Иванович, правильный. И уж точно не жлоб. На киче жлобов ужас как не любили. Почти как фараонов или стукачей. Ведь что помогает выжить на кичеване? Взаимовыручка. Сегодня ты с товарищем куском хлеба поделился, а завтра товарищ тебя папиросочкой угостит. Без этого – никак. Кранты без этого, одним словом.

Когда Сизиф не пил, то расписывал трактиры и кабаки. Перетирал вместе с учениками Грибкова краски, а то позировал им натурщиком. Тоже какая-то денежка… Иногда помогал Сергею Ивановичу расписывать стены и купола в церквах. Даже написал пару пейзажей, подле одного из которых долго и в большой задумчивости стоял Грибков. И потом отошел с печалью в глазах. Это был пейзаж «Гроза в лесу». Наверное, следовало бы назвать картину «Гроза в чаще», поскольку в пейзаже была изображена мрачная, нехоженая лесная чаща, где не ступала нога человека. Воздуха в картине было столь мало, а заросли чащи столь переплелись сырыми ветвями деревьев, листьями кустов и высокой травы, что пройти здесь зверю или человеку было попросту немыслимо. От изображенного на картине веяло такой всепроникающей влажностью и явной духотой, что становилось трудно дышать. Ни единый порыв ветра, обычно сопровождающий грозу, не проникал в эти нехоженые чащобы. Жизнь здесь как бы замерла. И лишь в высоких кронах деревьев, подсвеченных вспышками молний, чувствовались какая-то жизнь и движение…

А потом Сизифу подфартило. Совсем недавно, всего-то шесть недель назад. Какой-то заезжий фраер – похоже, из провинциального губернского города – заказал ему копию тициановской картины «Портрет Карла V». Той, на которой король изображен в латах. И посулил двести рублей, если картина будет скопирована в точности. То есть в стиле и манере тициановского письма.

– Мне надо, чтобы ее невозможно было отличить от подлинной даже знатоку живописи эпохи Возрождения, – серьезно заявил заказчик, выказывая некоторые знания в истории и культуре. – Только в том случае, сударь, вы получите означенный гонорар.

Фраер, похоже, знал, к кому обратиться. Сизиф уже не единожды занимался подобными поделками, ведь именно к копированию у него имелся исключительный талант. Только вот откуда приезжий узнал об этом…

Костолевский исполнил картину исключительно точно. Причем использовал специальные краски, какими пользовались в эпоху Возрождения, и грамотно состарил холст. Так что никаких претензий у заказчика к исполнителю не возникло, как он ни старался. И Сизиф положил в карман две сотенных купюры, которые к встрече его с Африканычем в трактире «Каторга» были уже пропиты. До последнего рубля.

Что в первую очередь делают с человеком, когда его хотят протрезвить и вывести из запоя? Слегка похмеляют, заставив съесть горячего, хотя бы самую малость, и ведут затем в баню.

Африканыч похмелять Сизифа не стал, но по дороге в баню все же прикупил незаметно для него чекушку очищенной. Дабы после, когда Сизифа станет колотить, плеснуть ему малость под горячую и острую закуску. В качестве лекарства…

Перед самой баней – а Африканыч повел Сизифа в бани на Покровке – они зашли в магазин готового платья недалеко от Троицкой церкви, и Неофитов купил Сизифу все, начиная от нижнего белья и кончая демисезонным пальто и шляпой.

– Пошто такие траты? – с долей непонятной для Самсона Африканыча печали поинтересовался Сизиф, начинающий понемногу приходить в себя. – Кто я тебе, брат? Сват?

– Ты мой старый товарищ, – ответил ему на это Неофитов. – Кроме того, дело, которое мы собираемся тебе поручить, требует чистоты в мыслях и не исполняется в рубище.

– Кто это «мы»? – подозрительно спросил Сизиф.

– Я, Сева Долгоруков, Граф и Старик, – посмотрел на старого товарища Африканыч.

Тот вскинул голову и удивленно спросил:

– Вы что, снова все вместе?

– Вместе, – коротко ответил Неофитов.

– А что за дело?

– Картину одну надо написать. Под старину. То бишь сделать копию работы одного известного старого мастера. Да так, чтобы комар носу не подточил. Сможешь?

– Смотря какого мастера, – подумав, ответил Сизиф.

– Тициана.

– Опять?

Этот вопрос удивил Африканыча:

– Что значит, опять?

– А то, что я не столь давно уже подделывал одного Тициана, – ответил Сизиф.

– Ну и как, получилось?

– Лучше не бывает. От настоящей не отличишь! – ответил он не без гордости.

– Вот и славно, – не придал особого значения этому факту Африканыч. – Значит, тебе и кисти в руки.

– Я мог бы написать Тициана и в прежней одежде. И не обязательно было покупать мне новую…

– Мог бы, – согласился Неофитов. – Но в хорошем чистом платье ты сделаешь работу еще лучше.

Самсон непонимающе уставился на Африканыча.

– Что, не разумеешь? – спросил Неофитов.