— Получилось так, что моему парню и фамилию менять не надо было. — рассказывала Марина.

В дни, когда началось освоение целины, Василий и Марина Кузьмины переехали в Казахстан и с тех пор живут там. Муж руководит тракторной бригадой, а жена стала комбайнером.

— Есть у нас и второй сын, семи лет. Его назвали Василием, — продолжала Марина. — Так и растим с мужем Ивана Ивановича и Василия Васильевича.

— Теперь бы еще Аркадия Ворожцова отыскать, — с грустью заметил Кузнецов. — Ведь с ним мы прошли огонь и воду.

— Если он остался живым — найдете, — утверждала Марина. — Обязательно найдете.

Первого мая 1959 года в Свердловском аэропорту приземлился очередной пассажирский самолет, прибывший из Ижевска. По трапу сошел рослый, ладно сложенный пассажир в новом сером габардиновом реглане, в фетровой шляпе и бросился в крепкие объятия коренастого, широкоплечего мужчины в темно-синем костюме и, фуражке гражданского летчика. Это встретились Александр Васильевич Кузнецов и Аркадий Николаевич Ворожцов.

— Хорошо, что ты прилетел. Отгуляем двойной праздник, — начал Кузнецов, шагая с гостем по асфальтированной дороге, ведущей с аэродрома к его квартире. — А я почему-то сомневался, что ты выполнишь обещание.

— Сказано — сделано, — ответил Ворожцов. — Ты ведь так меня учил в Лодзи.

— Молодчина! Ведь сущий ад прошли, и выжили, и встретились, чертушка. Тебя, должно быть, кто-то на роду заговорил, — радовался Александр и среди дороги цепко схватил гостя за плечи, пытаясь согнуть его и заглядывая в моложавое лицо. А Аркадий, возбужденный, громко смеющийся, сильный, стоял, точно вросший в землю.

— По-моему, нас обоих заговорили от всяких смертей.

— Ну, и как нашел меня? Я ведь из телеграммы ничего не понял, — заинтересовался Кузнецов.

— Человек в наше время не потеряется, — отвечал гость. — А особенно тот, кого знают не только в нашей стране, но и подальше.

— Нет, на самом деле?

— На самом деле так. Я послал письмо польским друзьям, и мне сообщили, что ты жив, здоров и работаешь в Свердловском аэропорту. Оттуда же я узнал и о смерти Константина Емельяновича.

Сидя за праздничным столом в кругу семейства Кузнецовых, Ворожцов рассказывал:

— По лагеря я скитался до тех пор, пока к Линцу не подошли наши войска. Мы разоружили конвоиров (а их было до двухсот человек). Главарей, которые зверствовали на каждом шагу, тут же прикончили. Два дня охраняли лагерь своими силами. О нашей судьбе узнали в одной дивизии. В лагерь приехал полковник. Нас посадили в машины и определили в госпитали. Так и закончилась лагерная жизнь. Вот мой паспорт за те годы.

Ворожцов достал из блокнота справку, отпечатанную на русском языке и подписанную Игнацы Лога-Совиньским, показал ее Кузнецову. Тот прочитал:

Послевоенная жизнь Аркадия Ворожцова сложилась так.

Поправив здоровье, он приехал в Ижевск к матери. Здесь пригодилась прежняя специальность, полученная еще до войны в Сердобском зоотехническом техникуме. Вначале работал в Министерстве сельского хозяйства Удмуртии, а с 1956 года — главным зоотехником Ижевской племенной животноводческой станции. В дни празднования четырехсотлетия присоединения Удмуртии к России ему присвоено звание заслуженного зоотехника республики.

— А Бурда дождался свободы? — интересовался Кузнецов.

— Дождался. Он живет на родине — в Баксанском районе Кабардино-Балкарской республики. Работает в райпотребсоюзе.

Праздничные дни Александр Кузнецов и Аркадий Ворожцов пробыли вместе. Они не раз вспоминали свои беды и невзгоды, свои боевые дела, не раз отзывались добрым словом о польских коммунистах-подпольщиках, которые в трудные дни подали им руку братской помощи.

Десятого мая 1959 года советский самолет подлетал к Варшаве.

Показались умытые теплым ночным дождем, изумрудно-зеленые поля, залитые щедрым майским солнцем. Пролетая над польскими землями, Кузнецов то и дело заглядывал в окно — с трехкилометровой высоты хотелось узнать их.