— Именно этого не может случиться, — ответил Мирабель с тем привлекательным чистосердечием, которое привлекало к нему столько друзей. — Краснея, сознаюсь, что вальсирование нагоняет на меня дурноту и заставляет нюхать спирт. Другими словами, любезная мисс Эмили, вальсирует комната, а не я. Я не могу смотреть на вальсирующих без того, чтобы у меня не закружилась голова.

— Вы обещали мне высказать откровенное мнение о Сесилии, — напомнила ему Эмили, — и еще этого не сделали.

Друг девиц вздохнул:

— Я думаю не о ней; я могу думать только о вас.

Эмили подняла глаза и весело и нежно посмотрела на мистера Мирабеля. Это была первая попытка пококетничать. Ей захотелось начать самую интересную для девушки игру — игру в любовь. Сесилия, занимаясь с нею в спальне болтовней, столь дорогой сердцу двух приятельниц, как-то шепнула: «Мистер Мирабель восхищается вашей фигурой; он называет вас „Венерой Милосской в миниатюре“».

— Вы можете думать только обо мне, — кокетливо повторила Эмили. — А не сказали ли вы этого же девице, которая только что сидела на моем месте, и не скажете ли того же первой после меня?

— Для других — только одни комплименты! — воскликнул пастор.

— А для меня что же, мистер Мирабель?

— Признание!

Эмили удивил тон его ответа. Он как будто говорил серьезно; не осталось ни малейшего признака непринужденной веселости в его обращении. Лицо его выражало беспокойство, которого Эмили еще не видела в нем.

— Вы верите мне? — спросил он шепотом.

Глаза его придали ответу чувство, в котором ошибиться было нельзя. Эмили отвернулась и приметила Франсину. Мисс де Сор перестала танцевать и смотрела с заметным вниманием на Эмили и Мирабеля.

— Я желаю говорить с вами! — крикнула она с нетерпением, обращаясь к Эмили.

Мирабель шепнул:

— Не ходите!

Эмили встала, обрадовавшись предлогу оставить пастора. Франсина сделала к ней несколько шагов и грубо взяла ее за руку.

— Что с вами? — спросила Эмили.

— Бросьте кокетничать с мистером Мирабелем. Помогите обществу!

— В каком отношении?

— Послушайте, что вытворяет эта девица.

Она презрительно указала на невинную мисс Плим. Дочь ректора обладала всеми добродетелями за исключением одной — у нее не было слуха. Она пела фальшиво и играла не в такт.

— Кто может танцевать под такую музыку, — сказала Франсина. — Кончите вальс за нее.

— Как я могу сесть на ее место, если она не просит меня? — спросила Эмили.

Франсина презрительно захохотала.

— Уж лучше скажите прямо, что хотите вернуться к мистеру Мирабелю.

— Неужели вы думаете, что я встала бы, когда вы меня позвали, если бы я не желала отделаться от мистера Мирабеля?

Вместо того, чтобы рассердиться на это резкое возражение, Франсина вдруг сделалась весела.

— Пойдемте, я все устрою.

Она подвела Эмили к фортепьяно и остановила мисс Плим безо всяких извинений.

— Теперь ваша очередь танцевать. Вот мисс Браун желает вас сменить.

Сесилия замечала все, что происходило. Выбрав момент, она наклонилась к Эмили и сказала:

— Милая моя, я думаю, что Франсина влюблена в мистера Мирабеля.

— Пробыв в одном доме с ним только неделю! — воскликнула Эмили.

— По крайней мере, — продолжала Сесилия, — она ревнует его к вам.

На следующее утро мистер Мирабель, увидев Эмили одну в саду, вышел из своей комнаты и присоединился к ней.

— Позвольте мне сказать одно слово, прежде чем мы пойдем завтракать, — умолял пастор. — С прискорбием думаю, что я имел несчастье оскорбить вас вчера!

Изумленный взгляд Эмили ответил ему.

— Что я сказала или сделала, чтобы заставить вас думать таким образом? — спросила она.

— Опять дышу свободно! — вскричал он с юношеской веселостью, составлявшей одну из причин его популярности у женщин. — Ужасно сознаваться в этом духовному лицу, но тем не менее справедливо утверждение, что я один из самых нескромных людей на свете. Это мой камень преткновения в жизни — я всегда говорю первое, что придет мне в голову, не давая себе труда подумать. Хорошо зная собственные недостатки, я не доверяю себе.

— Даже на кафедре? — осведомилась Эмили.

Он засмеялся, готовый оценить ее невольный сарказм.

— Всякий оратор (хотя моя клерикальная братия стыдится в этом сознаться) такой же актер — только без сцены и костюмировки. Вы говорили правду вчера, что желали бы послушать мою проповедь?

— Да, я действительно желаю ее послушать.

— Как вы добры! Я не думаю, чтобы проповедь стоила этой жертвы (вот другой образец моей нескромной болтовни). Я хочу сказать, что вам придется встать рано в воскресенье и проехать двенадцать миль в сырую и скучную деревеньку, в которой я служу. Мои прихожане работают всю неделю, и, разумеется, спят в церкви по воскресеньям. Я этому противодействую. Но не проповедями! Я ни за что на свете не поставлю в тупик бедных людей моим красноречием. Нет, нет. Я рассказываю им истории из Библии. Приятно и легко; не более четверти часа, и с гордостью могу сказать, что некоторые (большей частью женщины) не засыпают. Если вы решаетесь сделать мне честь и прибыть, я сделаю для вас все, что могу. Я велю вымести церковь и, разумеется, приготовлю завтрак. Бобы, ветчину, пиво — ничего другого в доме не держу. Вы богаты? Надеюсь, что нет!