Мистер Рук взглянул на миссис Элмазер.

— Вы обе желаете пройти к моей жене? — спросил он.

— Миссис Элмазер подождет здесь, — ответила Эмили.

— Она может подождать в гостиной, добрые хозяева этого дома хорошо знают меня.

Старик указал на дверь гостиной, приглашая следовать за ним. Мирабель настойчиво шел за Эмили.

Мистер Рук отворил дверь в комнату, где лежала его жена, и, обернувшись к Эмили, заметил Мирабеля, стоявшего позади нее. Старик властно указал пастору на выход. Его решимость, очевидно, была неизменна. Мирабель обратился к Эмили с просьбой помочь.

— Она примет меня, если вы попросите ее, — умоляюще сказал он.

Немедленно последовал крик из спальни — крик ужаса, — миссис Рук увидела, кто стоит у порога.

Мистер Рук поспешно вошел в спальню и затворил за собой дверь. Менее чем через минуту он появился. Он подошел к Мирабелю — оглядел его чрезвычайно внимательно и отступил с видом облегчения.

— Она ошибается, — сказал он, — вы не тот человек.

Такое странное обращение удивило Эмили.

— Как вас понять? — спросила она.

Мистер Рук не обратил внимания на вопрос. Не спуская глаз с Мирабеля, он отрицательно покачал головой. На этот раз Мирабель молча послушался.

Старик обратился к Эмили:

— Вы пугливы?

— Я вас не понимаю, — ответила девушка. — Кто может напугать меня?

— Вам не следовало бы видеться с нею, но ее не урезонишь. Я все-таки предостерегу вас, мисс. Не спешите верить всему, что вам скажет моя жена. По моему, она не в своем уме.

Эмили переступила через порог.

Пожилая женщина сидела у постели. Она встала и заговорила с Эмили с огорчением и замешательством.

— Не моя вина, что миссис Рук принимает вас таким образом; я вынуждена не противоречить ей.

Женщина посторонилась и указала на миссис Рук, голову которой поддерживало несколько подушек, а лицо было закрыто вуалью. Эмили с ужасом отступила.

— Разве у нее повреждено лицо? — спросила она.

Миссис Рук сама ответила на этот вопрос; голос ее был тих и слаб; но пострадавшая говорила со своей обычной нервной торопливостью, которую заметил Албан Моррис еще в тот день, когда она просила его указать ей дорогу в Незервудс.

— Не то чтобы повреждено, но даже на смертном одре нужно позаботиться о своей наружности. Я не могу достать свои туалетные принадлежности, чтобы привести себя в порядок. Поэтому не желаю пугать вас. Пожалуйста, извините, что я не подниму вуаль.

Эмили вспомнила ее нарумяненные щеки и крашеные волосы.

Добрая хозяйка дома подождала с минуту.

— Что мне сказать, если придет пастор? — спросила она, перед тем как покинуть комнату.

— Скажите, что умирающая женщина старается загладить свой грех, — отвечала миссис Рук. — Скажите, что эта молодая девушка присутствует здесь по определению премудрого Провидения. Ни одно человеческое существо не должно мешать нам.

Хозяйка вышла.

— Мы одни? — спросила миссис Рук.

— Одни, — ответила Эмили. — Почему вы закричали, перед тем как я вошла сюда?

— Я не могу позволить вам напоминать мне об этом. Я должна успокоиться. Молчите. Дайте мне подумать.

Возвратив свое спокойствие, миссис Рук также возвратила то чувство удовольствия говорить о самой себе, которое составляло отличительную особенность ее характера.

— Вы извините, если я начну с религии, — продолжала она. — Мои дорогие родители были люди примерные; я была воспитана очень старательно. Вы благочестивы?

Эмили промолчала.

— Сказала ли я вам, что я жалкая грешница? — жалобно спросила миссис Рук.

Эмили не могла выносить этого долее.

— Скажите это пастору, а не мне.

— О, я должна это говорить! Я жалкая грешница. Позвольте мне привести вам пример. Я была пьяница в былое время. Когда припадок овладевал мною, я могла пить все, и, как все пьяницы, иногда говорила о том, что лучше бы скрывать. Мы это помнили — мой старый муж и я, — когда нас поселили в комнате возле ее спальни — на этот риск решиться было нельзя. Я могла заговорить об убийстве в гостинице, и она могла услышать меня. Но я, даже порядочно напившись, никогда не проронила ни слова о бумажнике.