местных политических лидеров, подклеиваю их в тетради и часами, интенсивно медитируя, рассматриваю их. Я хочу добиться того, чтобы все важные деятели на мировом политическом фронте стали мне душевно близки.

Да, я постоянно тренируюсь и пытаюсь добиться, чтобы любое изменение на уровне власти поначалу заставляло меня призадуматься (свидетельство тонкой душевной организации и горячего сердца), но цель моя все-таки в том, чтобы известный момент растерянности вскоре сменялся бы радостью — твердой уверенностью, как замечательно, что именно так получилось.

Но вернемся к незавершенной мысли.

Да, почему некоторых поражает синдром одноразовой привязанности? Боюсь, что его обусловливает излишне высокий IQ и происходящая из него вредная склонность анализировать и сравнивать. Моя объектопеременная, или и с т и н н а я преданность государству, приближающаяся к политеизму, опирается на средний, скорее невысокий IQ. Я хорошо это знаю, поскольку несколько раз тестировался у специалистов. Им даже неудобно было сообщать мне результаты — результаты, которые (откуда им было знать!) как раз добавляют мне жизненной уверенности. Замечательно, что гениальность, выражающаяся в каком-то конкретном виде искусства, напрямую никак не связана с упомянутым выше показателем. А побочная зависимость скорее обратно пропорциональна. Это особенно верно в отношении минувшего — времени истинного расцвета искусств.

И все же я не могу не привести примеры губительного действия синдрома одноразовой привязанности. Скажем, талантливый (между прочим, в начале своего поэтического пути безраздельно преданный государству) футурист Маяковский был воистину болен однократной привязанностью. Мечтал же он, чтобы Центральный Комитет утверждал планы поэтических пятилеток. Но острый поэтический разум и аналитические способности привели несчастного стихотворца к катастрофе. Он не сумел примириться ни со столь свойственной демократии и вполне естественной мутацией в государственный капитализм, ни с тоталитаризмом и возникновением диктатуры (что само по себе, скорее, должно было пойти на пользу придворному поэту), он разочаровался во всем и пустил себе пулю в лоб.

Вот и наш Варес-Барбарус был выдающимся футуристом, мечтавшим о мультиплицированном человеке. Поначалу Йоханнес держался на очень даже удобных для русского правительства обзорных площадках, но его тоже подвела аналитическая жилка и IQ, опасно высокий для государственного человека. (Как-никак известный гинеколог, врач высокой квалификации.) И конец был печальным. Я бы не делал из этого проблемы, не будь у меня кое-каких страхов в отношении будущего. Я приближаюсь к ним осторожно и дискретно. Пусть не обижаются!

Когда я сегодня думаю о наших даровитых тружениках пера (последние два слова — это красивый образ — верно?! — не понимаю, за что его не любят) среднего возраста, меня одолевает серьезная озабоченность. Не может быть ничего прекраснее, сладостнее и полезнее, нежели платоническая привязанность творцов искусства хотя бы к какому-нибудь банкиру — представителю истинной власти. Подобный ход вещей даже типичен для всякого развивающегося государства. В таких случаях — по крайней мере, я так полагаю — это голос крови художника, который пронизывает даже его IQ. И все же очень и очень страшит меня этот проклятый синдром однократной преданности. Если заболеть ею, то что же случится, если государственный строй вдруг отклонится в другую сторону и власть захватят, например, совсем неожиданные силы, как произошло с первой Эстонской Республикой в сороковом году?

Мыслимы, конечно, и мягкие, бархатные переходы — живет же сейчас товарищ Карл Вайно, благодаря своим скромным умственным возможностям, спокойной жизнью пенсионера в огромном городе Москве и в свободные минуты, недостатка в которых, наверное, нет, может исправно заботиться о розах на могиле Леонида Ильича Брежнева. Может посвятить себя хотя бы склеиванию спичек — с целью соорудить, например, кремлевскую башню — или искусству гобелена. О самоубийстве ему подобных и речи быть не может. О психических болезнях тоже. Для этого д у х а должно быть побольше. Но судьба Карла Вайно не типичная.

О, как мило было бы вообразить крупных деятелей наших дней — сейчас еще моложавых интеллигентов среднего возраста, будущих знаменитых мастеров кисти, пера и нотного стана, потенциальных классиков годы спустя — просветленными старцами, посещающими художественные выставки, работающими по дереву или вяжущими, пишущими воспоминания, лакомящимися — старость ведь приходит с коробочкой шоколада… Славно-то как было бы видеть их — глаза само спокойствие, примирившиеся с судьбой, — скажем, прибирающими могилки своих почивших меценатов. Отчего бы не вместе с подругами, цветочницами давних дней? Только вот будет ли все так мило? Положа руку на сердце — я все же боюсь, что многим преуспевающим людям, у которых душа пока еще относительно молода и которые поэтому считают себя тоже молодыми, рано или поздно придется разочароваться во все более меняющемся мире. Поклонники могут исчезнуть в два счета. Банкиры — обанкротиться, а на Вышгород придут представители новых, пока еще даже не родившихся воззрений. Выдержат ли это амбициозные люди с высоким IQ, приученные к успеху, в генах которых не закодирована безграничная преданность к а— к о й у г о д н о власти? Жутко представить, что в какую-нибудь даровитую, по-модному наголо остриженную голову владелец этого великолепного органа мышления сам вгонит смертельную пулю. Как Барбарус или Маяковский и еще многие другие умные, талантливые люди. Ох, только бы этого не случилось!

Я опять несколько отклонился от главной темы, хотя и не слишком. Но и это отклонение свидетельствует, что я не излишне эгоцентричен. Увы, я все еще не могу отдаться изображению и глубинному анализу своей интереснейшей юности. Отчего? Да оттого, что у некоторых читателей от прочитанного до сих пор может сложиться ошибочное впечатление, будто я люблю только правительство, преуспевающих людей, а вовсе не широкие народные массы. Напротив — я самый большой друг простых людей.

Я люблю свой народ, всячески поддерживаю бедных и не слишком стелюсь перед местными богатеями (если это не очень нужно!), не занимаюсь низкопоклонством и перед другими народами. Эта черта в меня прямо-таки о р г а н и ч е с к и запрограммирована.