— Комфорт отеля «Тооме»… — задумчиво протянул доктор Моориц. — Вы имеете в виду буфет на нижнем этаже? Или номера?

— Номера тоже. Я совершенно определенно жил там…

— В таком случае я склоняюсь к мысли, что вы из Таллинна. С какой стати останавливаться в гостинице, если живешь в этом городе?

— Вы очень внимательны, — признал Эн. Эл. — Сам я не дошел бы до этого… Наверное, полно таких вещей, на которые сам я не обращаю внимания…

— Для того мы и пишем сочинение.

Эн. Эл. посмотрел на доску и констатировал позиционное преимущество белых. Да еще эта настырная пешка по линии «е»! Надо опять увести слона на g7, в каталонские катакомбы. Пассивный ход, но ничего не поделаешь.

Доктор наморщил лоб и вывел ферзя на d2.

— Намереваетесь рокировать в длинную сторону? с7—с6.

— Когда вы научились играть в шахматы? — поинтересовался доктор.

— Сдается, ходы мне показал дедушка… Иначе едва ли бы я их запомнил. Кстати, о дедушке я тоже собираюсь написать, хотя кто знает, что это даст.

— А где был его хутор, вы, разумеется, не знаете?

Эн. Эл. улыбнулся виновато, но с лукавинкой, и признался, что в названии местечка наверняка присутствовало слово «кюла» — деревня… и что оно находилось не в Южной Эстонии и не на островах.

— Ох уж этот черный ящик, никак не подпускает меня ближе: в Эстонии сотни и сотни таких названий. Метскюла и Мяэкюла, даже Кюлакюла где-то есть. Кажется, на острове Хийумаа… И вы сказали, что он знал кузнечное дело. Но от этого тоже толку мало.

Далее Эн. Эл. рассказал, что еще дедушка занимался фотографией, далеко не обычное дело или увлечение для деревенского жителя. По всей вероятности, он делал снимки еще в начале века. Эн. Эл. прекрасно помнит о его занятиях фотографией. Например, у дедушки на полке с химикалиями стояла банка с этикеткой Uranium nitricum, наверное, сейчас не так просто купить урановые соединения — теперь, когда элементы, посвященные Урану, идут совсем на другие цели, их едва ли хватит для придания бежевого тона портретам деревенских девушек.

Доктор сделал-таки длинную рокировку. На рассуждения Эн. Эл. о посвященных Урану элементах он не прореагировал. Но высказал уверенность, что дедушкины занятия фотографией все же следует припомнить. Вдруг всплывет в памяти снимок какой-нибудь церкви или школы и на что-либо их натолкнет. Он встал и распахнул окно.

За окном по железному скату ползла длинная зеленая гусеница, точнее даже не ползла, а бойко передвигалась, поднимая вверх дугой среднюю часть тела — она смахивала на маленького прилежного землемера.

— Катерпиллар, — произнес себе под нос Эн. Эл.

— Какой еще к лешему катерпиллар?

— Так по-английски называется гусеница, хотя по-моему, это слово никак к ней не подходит. Слишком агрессивно звучит. Уж лучше личинка. Как вы полагаете?

Доктор промолчал. Судя по виду, он рассердился. Затем высказался в том духе, что его партнер по шахматной партии весьма противный тип.

— У вас провал памяти или вы его симулируете, что в сущности почти одно и то же, а вы, простите меня, словно бы упиваетесь, балансируя на краю этого самого провала и заглядывая в него… Занимаетесь какими-то пустяками… Легкость необыкновенная!

— И никакой серьезности, да? — закончил Эн. Эл. за доктора. — Но какой толк от пустой серьезности? Между прочим, гусеница наводит меня на вполне серьезные мысли.

Он уже знал, что все и всяческие мудрствования претят приверженцу открытых дебютов, но именно это и веселило его. — Видите ли, я беднее этой зеленой гимнастки, вычерчивающей землеустроительные карты, я утратил то, чего у нее нет и не было — ощущение собственного «я», ясность в отношении эго, по поводу которого вы изволили вежливо иронизировать. Гусеница не знает, кто она такая, и от этой неизвестности, по всей вероятности, нисколько не страдает, чего вовсе нельзя сказать обо мне. У меня что-то отобрали, я нахожусь в минус-состоянии, а она не может оказаться в такой беде… Рокируюсь.

— Не может оказаться в беде и наслаждаться этим, — проворчал доктор и порывисто продвинул вперед одну из центральных пешек: d5.

— Ай-ай-яй! Какое мощное давление.

— Сами же накликали. Налейте еще кофе, а то остынет!

— Да что с ним в термосе… — Эн. Эл. все-таки налил, отпил и причмокнул. — Кофе и впрямь отличный. Выходит, я давно пристрастился к этому напитку, он мне приятен. Наверное, я часто его пил…

— Из чего, в свою очередь, можно заключить, что вы не занимались тяжелым физическим трудом. У землекопов другие напитки. Очевидно, вы из тех, у кого весь день стоит на столе кофе в термосе.

Наконец-то Эн. Эл. улыбнулся: — Видите ли, доктор… Вы в первый же день хотели узнать об орудиях моего труда. Из этого ничего не вышло. Если бы мне довелось отвечать сейчас, я бы сказал, что термос с кофе, может быть, и есть одно из орудий моего труда. А также бумага и письменные принадлежности. Еще из закутков моей памяти выглядывает стол президиума под кумачом, и трибуна мне не чужда. Только я совсем не хочу о них думать, я бы хотел, как страус, спрятать голову в песок.

Доктор поднял глаза от шахматной доски и молча вперился в Эн. Эл. долгим взглядом.