— Я балл… бал-луюсь… Лезьте тоже со мной бал-ловаться! — щебетала она, нажимая на букву «л». — Вот ты, симпатяжка, можешь быть первым… — махнула она Якобу.

— Сами видите! Я решительно нравлюсь женщинам, — пояснил «симпатяжка» Пенту и стал снимать пиджак.

— Да вы ведь не всерьез? — всполошился Пент-Леопольд.

— А что такого? — спросил в ответ Якоб.

— Если… если вас застукают на дереве, вы окажетесь моим товарищем по палате.

— С большим удовольствием! Она того стоит, она ведь очаровательна, да?

— Я жаворонок маленький, зальемся вместе, миленький… — колокольчиком звенела колоратура из кроны. Хрипловатым голосом, не придерживаясь особенно мотива, слово в слово повторил Якоб тот же детский стишок. Он тоже величал себя «жаворонком маленьким», утверждение, в правдоподобность которого не слишком-то верилось.

Однако на сей раз карабкаться не пришлось.

— Пилле! Слезай сейчас же!

Голос принадлежал Юлиусу Фурору, который, тяжело дыша, поспешал к месту происшествия.

— И не подумаю! — донеслось сверху.

— Это вы ее подбили! — гневно наскочил Юлиус на двух медитаторов. Впрочем, предположение и самому ему показалось маловероятным, и он, обращаясь к Пилле, еще строже повторил первоначальное требование. Естественно, с тем же успехом.

— Я позову Карла! — пригрозил Юлиус Фурор, покрасневший оттого, что его распоряжение, силу его психиатрического внушения ни во что не ставили. На сей раз он дал команду Пенту:

— Подите-ка, пригласите доктора Моорица! Пусть сам возится со своими пациентами. Давно уж надо было послать эту неизлечимую Пилле… Слишком много набирается у Моорица своих пациентов, которых следовало бы…

Он не закончил фразу. Почему это «своих пациентов» он произнес с явной недоброжелательностью? Пент не мог понять. А потом, конечно, понял. Его ведь тоже имели в виду…

Он отправился выполнять поручение.

Доктор Моориц сидел в своем кабинете и заполнял какие-то карточки. Они лежали перед ним стопкой.

— Это самое… Пилле на дереве!

Фраза прозвучала весьма нелепо.

Карл Моориц, обычно такой спокойный, неторопливый в движениях, вскочил из-за стола:

— Что она там?.. У нее веревка?..

— Не заметно было. Ничего такого она не делала. Она сказала, что… балуется. — И это разъяснение было ненамного толковее.

— Балуется?..

— Так она сказала. Доктор Фурор велел вам сообщить. А сам остался там. Так я пойду. Может, помощь нужна?

— Никакой помощи! И лучше бы вы туда не ходили. Я сам…

Когда Пент вышел, дверь за ним приоткрылась, и он увидел, как доктор Моориц подошел к маленькому шкафчику, вытащил из него бутылочку, налил себе полстакана какой-то жидкости и выпил ее одним глотком.

Несмотря на запрещение, Пент поспешил к дереву, на котором сидела Пилле. Надо было перехватить Якоба. Но тот уже шел навстречу, посмеиваясь.

— Курьезная история, дорогой мой юный друг, невольно поколебавшая мою веру во врачебное всемогущество. Оказывается, вовсе не врачи смотрят на пациентов сверху орлиным взглядом, вы ведь помните наш разговор о проекционной психиатрии?

— Конечно, помню.

— Сверху вниз смотрят их любимые супруги… — негромко рассмеялся Якоб.

— Я не понимаю…

— Доктор Фурор, представившийся мне со своей дежурной улыбкой, как у гармониста на деревенском празднике, сказал, что очаровательная Пилле будто бы дорогая супруга другого доктора — Карла Моорица! Что вы по этому поводу думаете?

Пент обомлел и остановился. Он не знал, что и подумать…

— Ну, что это у вас такой серьезный вид? Забавно ведь.

— Не вижу ничего забавного!

— А я вижу! Доктор, помоги себе сам, как говорили древние римляне. — И Якоб снова засмеялся, затем смахнул со лба, совершенно очевидно лишенного каких бы то ни было грибных культур, удивительно крохотные, буквально бисерные капельки пота.

Пенту было совсем не по себе. Вся их весьма веселая пирамидальная шизофрения вдруг стала неуместной и несуразной. Несуществующие пирамиды отбрасывали реальные тени, мрачные и печальные. Становилось стыдно. Неожиданно для себя он воскликнул, хотя это прозвучало несколько плаксиво:

— Вам-то что! Знаете, Якоб, вы мерзкий, циничный тип! И вообще — вы когда-нибудь сочувствовали людям? Разве что своей вишенке, с которой кролик содрал три-четыре листика, а живой человек для вас забавная игрушка!