Они остановились перед картиной с изображением белой лошади. Сегодня Осборн успел уже упомянуть Каналетто. Похоже, мисс Эверси любила искусство.

Чтобы поддержать разговор, герцог заметил:

— В вашем доме столько прекрасных картин. Сегодня мы не успели об этом поговорить, но, должен признаться, искусство глубоко трогает меня.

Женевьева пристально оглядела его:

— Полагаю, вам хочется убежать.

Герцог подавил улыбку.

— Вы недооцениваете меня, мисс Эверси, — заискивающим тоном произнес он. — Например, это изображение белой лошади художника…

Черт возьми!

Герцог понятия не имел, кто написал эту картину. У него в доме тоже были изображения лошадей. В конце концов, своих любимцев надо запечатлеть на холсте.

— Это Уорд, — сухо ответила Женевьева. — Джеймс Уорд.

Но теперь герцогу удалось наконец добиться ее внимания. Возможно, она намеревалась посмеяться над его глупостью.

Герцог снова взглянул в сторону Гарри Осборна, который от души веселился в компании молодых людей. Наверное, Женевьеве, перефразируя великого Шекспира, тоже хотелось быть там и в то же время не быть. Он не заметил, чтобы Гарри был особенно предан Миллисент. Или наоборот: кажется, она наслаждалась обществом всех молодых мужчин. А некоторые из них бросали влюбленные взгляды в сторону мисс Женевьевы Эверси.

Однако она не обращала на них внимания или же принимала их неуклюжее обожание как должное, как, например, свет люстры. Ведь он постоянно горит, в нем нет ничего особенного, как и в цветах, время от времени присылаемых ей.

— Ну конечно же. Просто я вдруг позабыл имя этого художника, поскольку восхищался вашим платьем, — просто добавил герцог, чтобы Женевьева могла от души посмеяться над его глупостью, и уголок ее губ чуть приподнялся в саркастической усмешке. — Но я сразу понял, что это именно Уорд.

Она не хмыкнула презрительно, но ее глаза недоверчиво расширились. Будь у Женевьевы не столь изысканные манеры, она бы просто закатила глаза.

— Что ж, отлично. Я сразу понял, что это высокое искусство, а не просто картинка, нарисованная, к примеру, вашей шестилетней племянницей, — добавил герцог.

За это он был вознагражден искренней, хотя и чуть вымученной улыбкой. Она исчезла столь же быстро, как и появилась.

Герцог заметил, что у Женевьевы были бледно-розовые губы. Изящные и сулящие надежды, словно еще не распустившаяся роза. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки.

Он попытался сохранять спокойствие. Происходящее сбивало его с толку. Ведь и на прогулке у Женевьевы были те же губы. Они не возникли вечером вместе с другим платьем.

— Вы увидели лошадь, а этого достаточно, чтобы мужчина принялся восхищаться картиной и называть ее высоким искусством. Лошадь или собака. А племянницы у меня нет пока.

Герцог использовал эту возможность, чтобы подвести разговор к интересующей его теме.

— Но возможно, она у вас скоро будет. Насколько я понимаю, ваш брат Колин вступил в брак. Женитьба — это то, чему можно только позавидовать. Надеюсь, в один прекрасный день я тоже найду себе жену.

— Он женился, — осторожно и чуть смущенно повторила Женевьева, словно сама еще не могла в это поверить и словно разговор беспокоил ее. — И мой старший брат Маркус тоже. А другой брат, Чарлз, помолвлен с вдовой полковника. С другой стороны, Йен совсем не собирается связывать себя брачными узами, как они…

Она замолчала, с таким видом глядя на герцога, словно вдруг увидела ползущую по его лицу многоножку.

— Как они?.. — подсказал он.

Его челюсти были плотно сжаты, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать вопрос.

— Как они все говорят, — с отсутствующим видом закончила Женевьева.

У нее был странный голос. Ее брови чуть заметно сдвинулись от недоумения.

— Приятно слышать, что мужчины в вашей семье счастливы в браке.

— Да? — Голос Женевьевы звучал почти резко.

Герцог почувствовал незнакомое чувство неловкости.

Он представлял, как она пристально смотрит на холст своими проницательными глазами, безжалостно выискивая на нем признаки подлинности. Точно так же она смотрела сейчас на герцога.

Пора вернуться к искусству. Очевидно, это более приятная тема для них обоих.

— Кто ваш любимый художник, мисс Эверси?

— Наверное, Тициан, — ответила она чуть неохотно, словно имя Тициана было чем-то вроде драгоценности, которую она предпочитала держать при себе. — Свет, излучаемый кожей героев его картин, несравненные красные оттенки, любовь, с которой он изображает…

Женевьева остановилась и чуть покачала головой, слабо улыбнулась и пожала плечами, словно ей было не по силам описать чудо Тициана.