Ивонн приняла душ, а потом, накинув купальный халат, стала расхаживать по квартире. Она выкинула завядшие гиацинты и коробку из-под пралине, собрала пылесосом иголки, опавшие с рождественской ели. Симон встречал Новый год в семье своего друга в Вермланде и должен был вернуться только к вечеру. Йорген появился после обеда. Он буркнул что-то про фильм, который хотел посмотреть, включил телевизор в спальне, но вскоре громко захрапел, лежа в кровати.

В двадцать минут восьмого Ивонн встретила сына на вокзале. Несмотря на то что Симон был долго в пути и уже вдоволь насладился снегом в Вермланде, он был безмерно рад непрекращающемуся снегопаду и тотчас же поехал в парк кататься на санках.

Ивонн отправилась вместе с сыном. Они ехали в розово-серых сумерках, сотканных из ночного мрака, снега и городской иллюминации. Белоснежное покрывало, такое мягкое, чистое и совершенно новое, накрыло все вокруг.

Когда Ивонн встала с саней под отяжелевшими от снега ветвями деревьев, Симон, глядя на нее, заметил с нескрываемым удивлением в голосе:

– Мама, а ты смеешься. Тебе нужно чаще кататься на санках.

И хотя Ивонн не решила, что ей делать с новым осознанием, за долгие рождественские каникулы ее страстное желание только усилилось. И когда она приехала в дом Бернхарда Экберга в первый понедельник сразу после Крещения, была крайне изумлена, не обнаружив его на месте.

После осеннего приступа болезни Бернхард вновь приступил к работе в банке, однако он все еще продолжал оставаться до полудня на больничном, и Ивонн вполне явственно представляла себе, как мало он теперь зарабатывал на своем рабочем месте. Мужчина приходил и уходил, когда хотел, однако теперь его уже больше не брали в расчет. Ивонн доводилось встречаться с такими людьми и раньше. Они усердно цеплялись за свое место и испытывали острую потребность в том, чтобы часами просиживать за рабочим столом, с места на место перекладывая бумаги и демонстрируя, таким образом, видимость кипучей деятельности своим друзьям и близким. Но уже на протяжении длительного срока их работа не оплачивалась.

Похоже, ему было крайне необходимо ежедневно отправляться в банк, а дома сидеть над документами с банковским логотипом, хватаясь за них, как за спасательный круг, брошенный с корабля, снова сменившего свой курс.

Ивонн прошлась по комнатам, которые выглядели непривычно мрачными и заброшенными. Она знала, что на рождественские праздники Бернхард собирался навестить жену в тюрьме, но почему-то остался дома. Несмотря на это, все выглядело так, словно в комнатах никто не жил с тех самых пор, как Ивонн последний раз приходила сюда накануне праздников. Никаких новогодних украшений не было видно – наверное, они были уже снова убраны. Ивонн не нашла ни одного из проявлений жизни, к которым так привыкла, – ни грязных чашек из-под кофе или стаканов с недопитым виски, ни разбросанных повсюду газет и скомканных фантиков от конфет. Кровать в спальне Бернхарда выглядела совершенно нетронутой с тех пор, как перед праздниками Ивонн застелила ее выстиранным покрывалом.

Затем она заглянула в комнату с телевизором на первом этаже и только тогда поняла, где он провел все праздники. Диван с помятым шерстяным покрывалом и подушками на нем служил ему кроватью, столик швейной машины – обеденным столом: на нем было полным-полно грязных тарелок и крошек от еды. Он наверняка хотел провести это Рождество в одиночной тюремной камере, точно так, как его жена, подумала Ивонн.

Она тщательно прибрала маленькую комнатку, сложила покрывало и щеткой почистила подушки, смахнув с них пару волос, а затем поднялась в спальню и посмотрела из окна в сад.

Снег снова растаял, оставив после себя слякоть, отчего темно-зеленая, словно водоросли, отяжелевшая трава на лужайке полностью оказалась в воде. Голые деревья и кустарники от высокой влажности выглядели почти черными. На улице все было покрыто мраком, и только галька каменного пруда выделялась на общем фоне да отдельные шарики снежноягодника, походившие на модель некоей необычайно запутанной молекулы.

Ивонн вгляделась в заросли сухого мискантуса. Она знала, что Бернхард иногда сидел там, уставившись на свой безжизненный пруд. Но и этот уголок оказался таким же пустынным, как и весь сад.

Затем она услышала, как открылась входная дверь, а следом раздался звук торопливых шагов на лестнице. В следующий момент Бернхард уже стоял в дверях спальни, такой невысокий, коренастый и широкоплечий, со своей мощной шеей и лицом, черты которого едва просматривались в сером зимнем сумраке комнаты. Сначала он стоял молча, опустив руки, а потом, сделав шаг вперед, остановился и выкрикнул:

– Нора, я невероятно по тебе соскучился!

Женщина подошла к нему, взяла его руку и, вплотную приблизившись губами к его губам, прошептала:

– Я тоже соскучилась по тебе.

И несмотря на то, что Ивонн была уже внутренне готова к любым последствиям, которые со все нараставшим наслаждением представляла себе в течение всей недели, она тем не менее и сама не ожидала такого развития событий. В своих фантазиях женщина представляла Бернхарда нерешительным и нерасторопным, а себя – движущей силой. Однако он первым яростно и даже неистово сорвал с Ивонн одежду и увлек ее на кровать, белое покрывало которой она стирала и сушила в ванной комнате несколько недель тому назад.