Внезапно она заметила, что Игорь передвинулся дальше. Теперь их разделяли по меньшей мере три человека. «Идти за ним?! — в отчаянии подумала Катя. — А я смогу сделать это незаметно?!»

Старушка, сидевшая рядом с ней у окна, вдруг встала и принялась толкаться, освобождая себе выход. Парень посмотрел на Катю и предложил ей сесть. Она кивнула и уселась на место старушки. Теперь она видела Игоря — видела его лицо, по крайней мере. Зато и он видел ее, но больше она этого не опасалась — она была уверена в своей маскировке. Через свои темные очки она незаметно рассматривала его. «Какое странное у него лицо… — думала она. — Почти незнакомое. Какое-то напряженное. Нет, отрешенное от всего. Он смотрит в окно. Перед ним стоит женщина. Блондинка. Довольно страшненькая… Хм, у нее тоже странноватое лицо! Как будто сейчас в обморок упадет… Покраснела. Да что это с ней?!»

Полноватая блондинка лет тридцати, стоявшая спиной к Игорю, действительно резко менялась в лице — то краснела, то бледнела, то шла пятнами. Ее глаза приобрели какое-то растерянное и испуганное выражение, она словно прислушивалась к чему-то. Катя смотрела на нее и не понимала, в чем причина таких перемен. Потом она перевела взгляд на мужа. Тот стоял позади блондинки очень прямо, почти навытяжку, и видно было, что толпа тесно прижала их друг к другу. Смутная догадка озарила Катю.

«А что, если… — подумала она. — Нет, не может быть. Баба просто больна…»

В этот миг автобус остановился, двери распахнулись, и блондинка, резко развернувшись, вдруг пулей вылетела наружу. Вслед ей ругались — она была вне себя и многим отдавила ноги своими каблуками. Игорь теперь стоял у окна, ничем не заслоненный от Кати. Она даже съежилась — маскировка маскировкой, но если она так хорошо его видит, то и он ее видит прекрасно. Но только пришло ли ему в голову, что эта мрачноватая женщина в дешевом платье, эта брюнетка в огромных черных зеркальных очках — его жена?! Нет, такого быть не могло. Катя такой возможности не допускала. И все же ей было очень странно и страшновато находиться так близко от мужа — быть лицом к лицу с ним. «По крайней мере, одна загадка разгадана… — сказала она себе. — Вот зачем ему автобусные талончики. Он, значит, обожает ездить в переполненных автобусах… Странное хобби, надо признаться. Не очень разорительное, но все же странное… Есть в этом что-то детское. Когда-то, когда я была школьницей, я тоже любила сесть на незнакомый маршрут и поехать до конечной остановки — все равно автобус привезет потом обратно… Я так делала, когда на душе было нехорошо. Тогда мне лучше думалось и почему-то улучшалось настроение. Иногда прогуливала так уроки… Правда, это в младших классах, в старших я училась как проклятая… И Шорох мне спуску не давал: как урок французского — так „Катя, отвечать!“».

Задумавшись, она не сразу обратила внимание на то, что теперь перед ее мужем стояла девчонка лет шестнадцати. Несмотря на прохладный день, она была одета очень легко — короткая дешевая юбочка в белый горошек и маечка, вроде тех, что носят на дискотеках, — крохотная, туго обтягивающая едва развившуюся грудь, ядовито-розовая. Девчонка вертелась, никак не могла устроиться поудобнее, наконец она нашла нужную позу и притихла, ухватившись тонкой рукой за верхний поручень. Катя смотрела на нее и вскоре заметила, что девочка начала вести себя странновато — она принялась оглядываться на Игоря, стоявшего позади. В ее взгляде было недоумение. Она оглянулась один раз, другой, потом перестала оглядываться и уставилась в окно. Вскоре на ее лице появилось странное выражение — она как будто собиралась рассмеяться или расплакаться. На бледных щеках выступил румянец. Катя не понимала, в чем дело. Потом она перевела взгляд на лицо Игоря. И лицо это ее испугало — совершенно застывшее, искаженное, безжизненное. «Ему плохо! — подумала она. — Он сейчас упадет… Что с ним?» Но уже в следующую минуту она поняла, что с ним. Она поняла бы это и раньше, но все ее существо противилось этому пониманию.

«Мой муж — маньяк! — простучало у нее в висках. Теперь ей самой стало дурно. — Стоит только посмотреть на него и на девочку… Он весь налился кровью… Стоит как истукан, глаза безумные… Что же это такое?! Почему он занимается этим?!» Ответ пришел сам: «Да потому, что не может жить нормальной жизнью, потому, что давно перестал быть полноценным мужчиной… Боже мой, так вот во что все это превратилось! И давно он так? Давно? С тех пор как заболел? Или заболел потому, что занимался этим? Неужели я права?!»

Но обманываться дальше было невозможно — она и сама понимала, что права. Автобус снова остановился. Вышло довольно много народу. Она думала, что девочка, поняв, что все это значит, тоже выйдет или, по крайней мере, перейдет на другое место, но она осталась стоять, как была. Игорь тоже не поменял своего положения. И Катя ехала рядом с ними, глядя и не веря своим глазам, — теперь муж действовал почти в открытую: толпа поредела, и всякий, кто захотел бы приглядеться, смог бы заметить, чем он занимается. Ей чудилось, что она даже видит его руку, запущенную под короткую юбочку и шевелящуюся там. Его лицо оставалось невыразительным, застывшим. Он, казалось, нисколько не смущался тем, что его могут заметить. И Кате стало страшно.

«С кем я жила все это время, Боже мой, с кем я жила… — твердила она про себя. — Но теперь мне все ясно! Вот что значили эти его постоянные отлучки из дому, вот почему он промокал насквозь, хотя уверял меня, что ехал на машине! Ни на какой машине он не ехал, она стояла возле остановки, а сам он мотался на автобусе туда-сюда и мок под дождем, и снова садился в автобус, и ехал, и щупал любую женщину, которая оказывается перед ним… Сколько можно?! Почему он не оставит девчонку в покое, почему она не отойдет от него, не обругает его?! Да ей просто любопытно, чисто подростковое любопытство, и ей лестно, что с ней, соплюхой, кто-то обращается, как со взрослой бабой… Поэтому она стоит спокойно и даже получает удовольствие, по лицу понятно, что получает… А блондинка возмутилась! Значит, не всегда ему везет так, как с этой девицей. Значит, иногда ему оказывают сопротивление и, может быть, даже поднимают скандал. Как же он не боится этого?! Игорь — добропорядочный, образованный человек — не боится, что его начнут материть в переполненном автобусе, среди стольких пассажиров?! Ему все равно, что ли?! Ему безразлично, только щупать их?! Что он с ними делает?! Щупает или даже засовывает?! Нет, для того чтобы засовывать, нужна не знаю какая наглость…»

И ей с отвратительной ясностью вспомнился один случай, происшедший когда-то с ней самой. Она ехала в автобусе, сидела на таком же месте у окна. Она тогда училась в пятом или шестом классе и ехала из бассейна. На ней была серая нейлоновая курточка. Она сидела, прижатая ногами стоящих людей к самой стене, но не жаловалась — хорошо было уже то, что никто не требовал, чтобы она уступила место. Вдруг она почувствовала, как по плечу ее курточки елозит что-то твердое. Она подняла глаза, и — ужас! Перед ней был ярко-красный, какой-то мокрый предмет, и что это такое, она поняла не сразу. Во-первых, потому, что никогда ничего подобного не видела. Во-вторых, потому, что не могла поверить в то, что это возможно — на глазах у всех! Мужчина, который терся об нее, был ужасно неприятный — потный, прыщавый, лицо было красное, глаза закачены под лоб. «Ты что — больной?!» — наконец выдавила из себя Катя. «Да…» — ответил он, и внезапно ее плечо обдало какой-то жидкостью. Жидкость была слизистая, прозрачная, с беловатыми прожилками. Пахла она резко. Катя поняла, что это такое, и разрыдалась. За нее вступился какой-то мужчина, по виду — рабочий. Он принялся выяснять отношения с мучителем Кати, и того мало-помалу выперли из автобуса, чуть не побили, а кто-то настаивал, чтобы его отвели в милицию, да никого для этого дела не нашлось. И вот теперь ее муж занимался тем же самым, только его «жертва» вела себя совсем не по-жертвенному — девчонка, казалось, была совершенно довольна. Катя закрыла глаза от позора.