Из приведенного текста видно, что его автор являлся приверженцем парадигмы, согласно которой массовые операции лишь дополняли политическую чистку, но не являлись самостоятельной задачей «социальной инженерии».

При изучении иных сюжетов советской истории репрессии 1937 г. возникали постоянно — и в качестве маячившего где-то впереди окончательного средства решения политических споров, и как навязчивая реминисценция, всплывающая в сознании партийных кадров в поздние сороковые годы, и как символ культа личности для общественного мнения эпохи «оттепели». Так что на каком-то этапе собственных исторических исследований будущие авторы книги пришли к выводу о необходимости самостоятельного изучения 1937 г., несмотря на прежние предубеждения по отношению к этому сюжету: мол, здесь все избито, истоптано, затерто. Выяснилось, что далеко не все.

Внешним толчком к созданию авторской группы, регулярно собиравшейся на семинары для проведения обмена мнениями и выработки общей объяснительной концепции, было предложение, поступившее от ассоциации исследователей российского общества XX века: изучить проведение кулацкой операции в границах современного Пермского края.

В 1937–1938 гг. его территория входила в Свердловскую область. По этой причине документы областного управления НКВД оказались для нас недоступными. Мы были вынуждены избрать другой путь: приступили к изучению архивно-следственных дел, заведенных сотрудниками Свердловского УНКВД на лиц, подвергнутых репрессии в ходе кулацкой операции. Опыт работы с такими источниками был накоплен в процессе подготовки сборников документов, и начинали мы не с чистого листа. Пермскими исследователями были уже сделаны первые шаги по изучению большого террора на территории Прикамья. Кроме упомянутых ранее работ М. А. Ивановой, нужно назвать статьи Г. С. Мурсалимова, В. В. Шабалина, Г. Ф. Станковской [27] .

Областной государственный общественно-политический архив (ГОПАПО) выпустил многотомную книгу памяти «Годы террора», в которую были занесены сведения о лицах, подвергнутых политическим репрессиям за годы советской власти. Одновременно сотрудники архива совместно с пермским отделением общества «Мемориал» под руководством А. Б. Суслова составили обширную электронную базу данных, включающую ряд показателей, в том числе социальное положение, образование, партийность, прежние судимости и другие виды наказаний, национальность, возраст, время ареста и осуждения, орган, принявший решение о репрессии. Директор архива М. Г. Нечаев предоставил нам возможность работать с базой данных. Т. В. Бурнышева отсортировала информацию в соответствии с исследовательскими задачами. Мы им искренне благодарны.

Для начала мы выделили круг лиц, осужденных областной тройкой в 1937–1938 гг. Тройка, сформированная по приказу 00447, являлась инструментом, предназначенным исключительно для проведения кулацкой операции. Лица, подвергнувшиеся репрессии по иным приказам или павшие жертвой ударов по правотроцкистским заговорщическим центрам, осуждались на смерть или длительные сроки заключения другими судебными коллегиями. На тройку из жителей Прикамья было выставлено 7959 человек. Замечу сразу, что уголовников в их числе нет, поскольку они до сегодняшнего времени не реабилитированы.

Кроме того, были проанализированы сопутствующие материалы: переписка между партийными комитетами и отделами НКВД, протоколы партийных собраний, стенограммы пленумов, характеристики, редкие архивно-следственные дела на сотрудников НКВД — участников кулацкой операции, выписки из показаний других работников ежовского ведомства, осужденных в 1939–1941 гг. или допрошенных в середине 50-х годов по поводу участия в репрессиях против партийно-хозяйственных кадров.

Благодаря консультациям, полученным от доцента кафедры культурологии Н. В. Шушковой, мы смогли осуществить простейшие статистические операции с полученными сведениями: сделать кодировку профессий, построить линейные распределения, произвести кросс-табуляцию — все это для того, чтобы выявить сезонные колебания репрессий, установить зависимость продолжительности следственных действий (неделя — три недели — месяц) от времени ареста, социального положения, тяжести обвинения, выявить корреляцию между уровнем квалификации (образования) обвиняемого и характером наказания, сопоставить параметры исходных обвинений и содержание приговора.

Круг источников определил угол зрения: исследовать операцию снизу: через призму восприятия ее рядовых участников — охотников за людьми из районных и городских отделов НКВД и их жертв.

Мы очень долго дискутировали и с Марком Юнге — куратором проекта от Бохумского университета, и в своем кругу, по какому признаку объединять людей, подвергшихся репрессии. Обсуждалось два варианта: воспользоваться классификацией самого приказа или использовать социальные идентификаторы, соответствующие статистическим характеристикам, примененным в переписи 1937 года. Говоря иначе, делить ли репрессированных на бывших кулаков и бывших эсеров, жандармов и карателей (так предлагал М. Юнге) или на рабочих, служащих, колхозников, священнослужителей, единоличников, кустарей, то есть по социальным группировкам, к которым они на момент ареста принадлежали. В конечном счете был выбран второй вариант, поскольку он не только освобождал нас от необходимости заранее соглашаться с пунктами обвинения, продиктованными следователями НКВД, но и позволял выявить, по каким социальным группам был нанесен оперативный удар.

Надо заметить, что провести социальную демаркацию оказалось сложным делом. Границы между работниками, принадлежащими к смежным видам деятельности или отличающимися только формально, служебным положением, были весьма условными. Нянечка в больнице — кто она? Служащая, как это было занесено в базу данных из анкеты арестованного, или рабочая по роду деятельности? В течение всей работы над проектом авторы соответствующих разделов обменивались данными.

После того, как был очерчен круг «прооперированных» — так в одном из рапортов по начальству назвали жертв кулацкой операции — и выделены в нем соответствующие секторы: рабочие, служащие, крестьяне, священнослужители, в авторской группе были распределены функции.

Общее научное руководство было возложено на О. Лейбовича, так же как и подготовка двух статей — общей по операции и по роли НКВД в ее реализации. Поиск, выявление и подготовка источников — на Г. Станковскую. Статистической обработкой данных занималась Н. Шушкова. Тема репрессий против рабочих была закреплена за Андреем Кабацковым; репрессий против крестьян — за Владиславом Шабалиным, против служащих — за Анной Кимерлинг; против священнослужителей — за Александром Казанковым; Анна Колдушко занималась изучением роли партийных организаций в проведении операции; советскими организациями (прокуратурой и заводскими отделами по найму и увольнению) — Александр Чащухин. Сергей Шевырин исследовал проведение операции в селе Кояново.