КамГЭС 5 человек

Краснослудский с. с. — взвод

Шевырин С.

В настоящей статье предпринята попытка реконструировать ход массовой операции, проводившейся местными репрессивными органами на территории современного Пермского края (в тексте также — Прикамья) в соответствии с приказом № 00447 НКВД СССР от 30 июля 1937 г. [645]

Террор 1937–1938 гг., обращенный против низов советского общества, стал предметом исторических исследований в последнее десятилетие XX века после того, как были рассекречены и опубликованы соответствующие директивные документы, прежде всего уже упомянутый оперативный приказ наркома внутренних дел СССР.

За полтора десятилетия тема массовых операций обросла множеством интерпретаций, детально рассмотренных в фундаментальной монографии немецких историков М. Юнге и Р. Биннера [646] . Дискуссия об источниках и содержании террористических практик, в массовом порядке примененных властью к людям физического труда (рабочим, колхозникам, артельщикам), продолжается и по сегодняшний день.

В ней можно выделить два контрапункта. Первый объясняет случившееся развитием и обострением социальных конфликтов в новом обществе, в т. ч. на предприятиях, в колхозах, в учреждениях, в бараках и коммуналках. Репрессивная политика, проводимая властями в 1937–1938 гг., представляет собой террористический ответ на общественный запрос, исходящий из толщ советского общества: очиститься раз и навсегда от вредных и бесполезных элементов [647] . С этой точкой зрения отчасти солидарны М. Юнге и Р. Биннер. Согласно второму подходу, массовый террор в своем развитии стал ничем иным, как «неприцельной пальбой по толпе» обезумевших от страха местных начальников [648] .

Все эти, а также и другие, менее жестко выраженные концептуальные подходы являются гипотетическими построениями, поскольку для их всесторонней верификации нужен совсем иной комплекс источников, нежели тот, на основании которого они сформулированы, но также и иное методологическое обоснование, интегрирующее в себе как собственно исторические методы, так и исследовательские техники в области социальной психологии, культуры повседневности и пр., разрабатываемых как школой «Анналов», так и «уликовой парадигмой» К. Гинзбурга.

В такой ситуации представляется возможным предложить для исследования собственную гипотезу, которую можно сформулировать следующим образом: массовые операции на территории Прикамья могут быть поняты только в общем контексте политической ситуации в стране, которая характеризовалась прежде всего «кадровой революцией», проводимой террористическими методами сверху. Формальные разграничения между акциями, направленными против «антисоветских элементов» в городе и деревне, и чистками внутри властных аппаратов имеют ничтожный характер, сплошь и рядом игнорируемый организаторами и исполнителями большого террора.

Источники, на основании которых проводилось исследование, неполны, противоречивы и зашифрованы. Неполнота определяется, наверное, в первую очередь характером операции. Она была настолько тщательно законспирирована, что приказы и распоряжения ее исполнителям доводились в устной форме, как правило, на оперативных совещаниях, или просто по телефону После завершения операции в Ворошиловском райотделе НКВД не смогли обнаружить ни одной директивы, так или иначе ее касающейся [649] . В делах имеются указания на то, что по приказу командиров часть следственных материалов была уничтожена еще в 1938 г. [650]

Служебная документация органов НКВД (материалы оперативных совещаний, доклады, директивы, сводки) остается недоступной. Сохранилась переписка между НКВД СССР и Политбюро ЦК ВКП(б), частично опубликованная в сборниках «Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938» и «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939» [651] .

Все иные выявленные документы из фондов Государственного общественно-политического архива Пермской области (ГОПАПО), касающиеся деятельности территориальных органов НКВД, относятся к разряду косвенных источников. Как правило, это копии обзорных справок по делам, некогда заведенным на сотрудников карательных органов, а также копии протоколов допросов свидетелей, приобщенные к следственным материалам, на лиц, подвергнутых впоследствии реабилитационным процедурам [652] . Документы партийных организаций скудны. Переписка между райотделами НКВД и районными партийными комитетами в тот период была сведена к минимуму: из отдела в райком поступали списки арестованных членов партии; из райкома в отдел — списки исключенных из ВКП(б) по политическим мотивам или партийцев, подозрительных по своему происхождению. В стенограммах конференций, в протоколах заседаний районного бюро, в партийных характеристиках можно обнаружить разрозненные сведения о реакции населения на происходящие события и восстановить — с поправкой на доминирующую политическую риторику — образ мысли их участников и свидетелей. Доклады руководителей НКВД на пленумах не стенографировались. В распоряжении исследователя находятся разрозненные протоколы партийных собраний сотрудников НКВД, нерегулярно собираемых в указанный период. В этих материалах очень фрагментарно, односторонне и поверхностно отображается внутренняя жизнь учреждений, проводящих массовую операцию, выявляются сдвиги в коллективной психологии исполнителей большого террора.

Статистические материалы почерпнуты из базы данных на лиц, подвергшихся репрессиям по политическим мотивам на территории Пермской области. Указанная база представляет собой развернутую сводку по всем доступным архивно-следственным делам, тщательно составленную и постоянно выверяемую и дополняемую сотрудниками архива. Она включает в себя 16 пунктов, в т. ч.: социальное положение, дату ареста, кем арестован, обвинение, предъявленное при аресте, компрометирующие материалы, дату осуждения, кем осужден, обвинение, указанное в приговоре, сам приговор и др. В базе учтены 7959 жителей Прикамья, осужденных особой тройкой Свердловского УНКВД в 1937–1938 гг. [653]