— Нет, У нас будет компаньон.

— Тот прекрасный человек из Азии?

— Да, он самый.

— Хорошо. Тогда я поеду. Он человек очень большой мудрости и доброты и защитит меня от тебя.

В холле Римо усадил Марию в единственное кресло, которое с точки зрения безопасности можно было признать условно пригодным для использования. Затем он подошел к слащавому портье.

— Я кое-что вам должен, — сказал Римо.

— Давайте не будем смотреть на это как на долг. Я оказал вам услугу. Теперь вы собираетесь оказать услугу мне.

Римо кивнул.

— Пятьдесят услуг, если мне не изменяет память.

— Нет, не изменяет.

Римо небрежно облокотился на стойку. За ней на столике он заметил небольшой ящичек для денег.

— Не хотите сыграть, чтобы получить вдвое или ничего? — спросил Римо.

Портье недоверчиво прищурился. Пожалуй, нет. Римо сунул руку в карман и вытащил пятидесятидолларовую купюру. Затем вытянул правую руку с деньгами в сторону.

— Совсем простая игра, — сказал он.

Он пошевелил пальцами, будто играя на вертикальной клавиатуре, и бумажка исчезла...

— Только угадайте, в какой руке деньги, — сказал он, кивая на свою правую руку.

— И все? — спросил портье, бросив быстрый взгляд на левую руку Римо, спокойно лежавшую на стойке более чем в метре от правой. — И это все? — повторил он.

— Да, все.

— Вдвое больше или ничего? — уточнил портье.

— Вдвое или ничего. Так в какой руке у меня деньги?

— В этой, — сказал портье с глуповатой ухмылкой, указывая на правую руку Римо.

— А теперь смотрите, — сказал Римо и приблизил правую руку к портье.

В тот же момент левая рука Римо оказалась за стойкой и, открыв ящичек с деньгами, быстро перебрала лежавшие там купюры. Нащупав кончиками пальцев двадцатки, Римо отсчитал восемь бумажек, сложил их трубочкой, закрыл ящичек и положил 160 долларов в левый карман своих брюк. Тем временем портье безуспешно пытался разжать пальцы правой руки Римо.

— Как же я узнаю, что выиграл?! — проговорил он недовольно.

Римо расслабил пальцы и разжал кулак. На ладони лежала смятая пятидесятидолларовая бумажка.

Портье усмехнулся и схватил деньги.

— Потрясающе! — воскликнул он. — Теперь вы должны мне еще полсотни!

— Вы правы, — сказал Римо. Он полез в правый карман, но ничего оттуда не вытащил. Из левого кармана он вынул свернутые в трубочку двадцатки. Развернув их, он отделил три бумажки. — Полсотенные кончились. Вот. Вы так мне помогли. Возьмите шестьдесят. — И он вручил деньги портье, который, сложив их вместе с пятидесятидолларовой банкнотой, быстро спрятал в карман.

— Спасибо, старина.

— Не за что, — сказал Римо и отошел с остальными пятью двадцатками в кармане. Он полностью компенсировал сто долларов, отданных портье. Насвистывая, он вывел Марию из гостиницы.

В отеле у Римо она почувствовала себя еще хуже, и он сразу же уложил ее в постель. Когда они вошли, Чиун по-прежнему молча сидел на ковре посередине гостиной. Он даже не ответил на их приветствие. Когда Мария заснула, Римо вернулся к Чиуну.

— Когда ты захочешь, Чиун, ты умеешь быть просто неотразимым.

— Мне не платят за то, чтобы быть неотразимым.

— Хорошо сказано.

— Римо, как они могут так поступать? Как можно показывать насилие в прекрасных дневных фильмах? Сегодня всю ночь я задавал себе этот вопрос и не смог найти ответа.

— Наверное, они сделали это по ошибке, папочка. Попробуй посмотреть снова. Возможно, это произошло только однажды и больше не повторится.

— Ты, действительно так думаешь?

— Наверняка, — сказал Римо, не чувствуя никакой уверенности.

— Ну что ж, посмотрим, — сказал Чиун. — Ты лично будешь нести ответственность за это.

— Осторожней, папочка. Я не отвечаю за телевизионные программы. Возлагай ответственность на кого-нибудь другого.

— Но ты тоже американец. Ты должен знать, что происходит в головах таких же, как ты, пожирателей мяса. Если не ты, то кто же?

Римо вздохнул. Он заглянул к Марии, которая крепко спала, и вышел в гостиную. Там он лег на диван. Тем временем Чиун развернул в центре комнаты свой спальный матрац. Уснул он мгновенно, успокоенный персональным обещанием Римо, что больше никто не будет портить дневные теледрамы ужасными сценами насилия. Пять секунд он спал как всякий человек с нормальным дыханием. Следующие десять секунд — как Мастер Синанджу, дыша глубоко и почти беззвучно. А затем превратился в стаю разъяренных гусей.