Наумович, чисто выбритый и в безупречной парадной форме, слушал молодого человека с неподвижной улыбкой, которая придавала ему выражение радостного, но абсолютно непроницаемого лица Будды. Он казался трезвым и был в состоянии держаться на ногах не качаясь, но если он открывал рот, что происходило, правда, нечасто, то говорил неясно и путано. Его застывшая улыбка была такой странной, что бросилась в глаза и Никодиму.

— Что с Вами, господин полковник? Что-нибудь не в порядке?

Наумович растерянно заморгал.

— Не в порядке? А что может быть не в порядке? Я как раз подумываю, не сходить ли посмотреть, где задержались их величества.

К ним подошел Лаза Петрович. Он болтал с девушками Луньевицами, обе выглядели прелестно — Войка в розовом, Георгина в голубом. В свои восемнадцать лет Георгина, которую в доме ласкою прозвали Голубка, была воплощением красоты: сияющие глаза юной Драги, розовые губки и полная грудь при очень узкой талии делали ее пленительной.

— Девушки безутешны, — сообщил Лаза. — Они так радовались, что на ужине будет Лучич-Далматов [110] , а сейчас узнали, что он в дороге подхватил грипп и просит его извинить.

Далматов, серб из Далмации и один из знаменитейших актеров Русского Императорского театра, должен был гастролировать в Белграде неделю, начиная с 11 июня.

— Я нахожу, что это в какой-то степени наглость со стороны русского актеришки — проигнорировать приглашение к ужину королевы Сербии. Как же он собирается завтра выступать, если сегодня так болен, что не может прийти?

Никола, которому надоело смущать Илу, тоже присоединился к группе.

— Я узнал от одного полицейского агента, что Далматов сел на поезд в Санкт-Петербург.

— Нет, не может быть! — возразила Войка. — Повсюду в городе расклеены афиши на его представление.

— Этот человек совершенно уверен. Он сам видел Далматова сегодня после обеда на таможенном контроле.

— Странно, — сказала Георгина. — На все спектакли билеты распроданы. Мы тоже купили билеты на вечер субботы. Собирались пойти в театр с Марией Кристиной и семейством Цинцар-Марковичей.

— Похоже, из этого ничего не выйдет, — заключил Никодим, — разве что Вам доведется смотреть спектакль белградской труппы — наказание, которого бы я и врагу не пожелал. — Он достал часы. — Кстати, о наказании — уже четверть двенадцатого. Я голоден как волк. Если сейчас же не поем, через пять минут я труп. В этом случае, — он обратился к Лазе, — я претендую на похороны с воинскими почестями. Пусть мой гроб несут шесть самых хорошеньких хористок из варьете, а оркестр, пока гроб опускают в могилу, должен играть канкан Оффенбаха.

Все, кроме Наумовича, рассмеялись; он посмотрел на молодого человека с нескрываемым осуждением.

— Не нахожу в этом ничего смешного, — буркнул он и вышел.

Никодим удивленно посмотрел ему вслед.

— Что это с ним сегодня?

— Наверное, пропустил лишний стакан, — сказал Лаза.

— Или для разнообразия почти трезвый, — заметил Никола. — Скорее всего, так и есть. Для Мики Наумовича это непривычное состояние.

Два лакея растворили двери королевских покоев. С гофмаршалом Никольевичем во главе в зал вошли король с королевой — Александр в генеральской форме, Драга в платье из белой вуали с кружевной отделкой, шедевром венской фирмы «Дреколл».

— Драга, ты прекрасна, как ангел! — воскликнула Георгина, совершенно забыв о придворном этикете. Она собралась было уже бежать к сестре и обнять ее, но, увидев, что Войка и мадемуазель Константинович склонились в глубоком реверансе, быстро последовала их примеру.

Драга выглядела действительно необыкновенно прелестно, и не только для влюбленных глаз сестры. Она была очень бледна, на лице — ни следа румян, волосы собраны в хвост. Отсутствие румян, свободная прическа и скрытая печаль в глазах сделали ее на несколько лет моложе и придали удивительную красоту.

Сам посол Маринкович, который, как и большинство его современников, не мог понять, отчего она обладала такой властью над королем, почувствовал удивительное влечение к ней, и не столько как подданный, сколько как мужчина.

Он был приглашен на ужин после отказа Далматова. Таким образом сохранялось предполагаемое количество персон за столом — двенадцать.

— Если это должно интересовать Ваши Величества, — закричал Никодим, перекрывая первые такты «Сказок Гофмана», — я умираю от голода.

Александр осуждающе нахмурился. Хотя он и объявил о своем согласии назначить Никодима наследником престола, он терпеть не мог этого молодого человека. В то же время он находил в нем что-то привлекательное, объясняя для себя это сходством с Драгой. Иногда, когда он был пьян, Александр чувствовал мимолетное желание ощутить худое мужское тело Никодима рядом с собой в постели, вместо мягкого как пух тепла, исходящего от Драги. Но такие опасные мысли он старался быстрее прогнать.

Драга была для него воплощением надежности и стабильности. Пока он с ней, никто не может усомниться в его мужских качествах.