Получив это письмо, Александр отдал распоряжение всем пограничным службам воспрепятствовать возвращению короля Милана в Сербию. «Если же бывший король будет упорствовать в своем желании пересечь границу, приказываю расстрелять его, как бешеную собаку», — гласил приказ командованию пограничных войск.

Друзья-доброжелатели сообщили Милану об этом жестоком приказе и пытались уговорить его предпринять ответные меры. Но Милан считал излишним наносить и без того смертельно раненому еще один удар.

«Нет, — сказал он своим посетителям, — когда я отрекся, это решение было окончательным. И было бы недостойным для отца выступить против собственного сына. Хватит уже того, что сын выступил против собственного отца. Боюсь, много славы Саше это не принесет. Он слабый и прежде всего неискренний человек и долго на троне не удержится. Ce n’est que le premier acte qui se joue. [75] Это не столько политический кризис, сколько гибель династии. Через несколько месяцев драма закончится. Если ему повезет, это может длиться дольше, год или даже два — tout au plus [76] ».

Событием, продлившим правление Александра до трех лет, был визит русского посланника Мансурова, который передал Драге Машиной поздравления царя. То, что государь всея Руси, король Польши, великий князь Финляндии и супруг Александры Федоровны, урожденной Аликс фон Гессен-Дармштадт, официально одобрил женитьбу молодого короля на его увядшей любовнице, волшебным образом успокоило взволнованные умы. Сербы в принципе хорошо относились к русским, и царь был для них словно далекий бестелесный отец, нечто вроде второго Господа Бога. И если уж царь одобрил возведение Драги в королевы Сербии, то наверняка и Господь Бог, который стоит только на ступеньку выше, дал на это свое благословение.

Радость от согласия царя на этот брак была несколько омрачена тем, что на венчании в кафедральном соборе Белграда 4 августа царь был представлен послом Павлом Мансуровым. Сообщения в прессе тоже были не особенно лестными; невеста описывалась как довольно увядшая красавица; отмечался намек на двойной подбородок, указывалось на тусклый цвет волос, бледную кожу и наличие вокруг огромных зеленых глаз — единственного знака необычной красоты — складок и морщинок. Только в русских газетах ее называли олицетворением славянского женского идеала и одновременно сообщали, что сияющий от счастья жених помиловал всех членов радикальной партии, осужденных по делу о покушении на короля Милана.

Король Милан узнал об этой свадьбе в отеле «Империал» в Вене, где в своих апартаментах он проводил теперь большую часть времени, так как опасался встреч с представителями знати после того, как сын покрыл его таким позором. Один Михаил был постоянно с ним, и уже скорее как сиделка, чем как адъютант. Узнав из газеты об амнистии, Милан воскликнул:

— Эта женщина всегда была агентом русских! Какой я глупец, что не догадался об этом раньше. — Увидев, что Михаил на это ничего не ответил, он резко посмотрел на него. — Вы что, не понимаете? С той самой поры, когда она заманила Сашу в постель, русские ей платят; возможно, она получала от них деньги еще раньше. И эта история с покушением на меня? Кнезевич же опознал на фотографии дом полковника Грабова как место, где он получил пятьсот наполеондоров. А полковник Грабов — шеф балканского департамента.

Михаил решил не открывать больному ужасную правду о действительной роли Александра в покушении.

— Драга Машина никогда не была в Бухаресте.

— Но у нее были друзья в русском посольстве в Белграде.

— Большого значения это не имеет. Вряд ли можно допустить, что человек такого дипломатического ранга, как Мансуров, будет участвовать в заговоре.

— Значит, был кто-то другой из посольства в качестве посредника, и я знаю, кто это: жена полковника Таубе. А собственно, что Вы искали в крепости после этого сомнительного самоубийства префекта Андьелича?

Михаил не сразу нашелся с ответом на этот неожиданный вопрос. Он вообще не имел понятия, что Милан знал о его походе в крепость.

— Видите ли, там были кое-какие неясности…

— Например, действительно ли Андьелич покончил с собой, да?

— Так точно, Ваше Величество, — признался Михаил.

— Вот видите, друг мой, значит, убийца планировал покушение не один, был еще кто-то, кто обладал властью приказать убить Андьелича в камере. Не спрашивайте меня теперь, что за человек стоит за этим. Вы видите, что мой сын не только подлец и лжец, он еще и убийца. Причем убийца отца. И к тому же еще и трус. Он король, он мог бы меня и без этого выслать из страны, если уж ему непременно хотелось править одному. Но этого сделать он был не в состоянии. Он не смог бы сказать мне это в лицо. Я впал бы в ярость, наорал на него, и он сразу же наделал бы в штаны. Но если бы меня убили, тогда я никогда уже не смог бы на него наорать.