— Как я могу называть Вас иначе, не допустив оскорбления королевского высочества? — спросил Михаил.

Она опустилась в кресло, обитое такой же розовой парчой, что и стены. На полу лежал обюссонский ковер [95] с вытканными на нем чудесными бутонами роз, — Михаил сейчас приметил. Во времена двоецарствия эта комната относилась к покоям молодого Александра; она выглядела скорее безвкусно, с креслами, обитыми домотканым полотном, и с меховыми шкурами на полу. Отец и сын, при их огромном доверии друг к другу, часто скрывались здесь от суеты Конака. Единственным предметом из того времени был внушительный портрет Милана, который в этой розовой комнате смотрелся довольно смешно. Да и самой Драге, как подумалось Михаилу, не шло это земляничное окружение, происходившее, казалось, из романтических мечтаний шестнадцатилетней барышни.

— Ах, Мика, — устало и едва слышно сказала она, — значит, и ты меня презираешь?

Такие слова из любых других уст он расценил бы как расчетливую попытку вызвать сочувствие, но ее голос, звучавший с таким отчаянием, глубоко тронул Михаила. Это был не легкомысленный кролик, беззаботно жующий салатный лист в клетке удава, — Михаил усматривал в Драге измученную душу, которая видела перед собой разинутую пасть чудовища.

— Я тебя не презираю, Драга, хотя, видит Бог, для этого было достаточно оснований.

— Почему? Потому что я тебя оставила? Но то, что было между нами, Мика, не имело никакого будущего. Скажи ты тогда только одно слово, хотя бы намекни, я и сегодня была бы с тобой. Ты это и сам знаешь, Мика, не так ли?

«Спаси нас Бог, — подумал Михаил, — мы не должны сейчас говорить о таких вещах».

— Если бы Вы, как я, были рядом с королем Миланом, когда он умирал в своей квартире в Вене…

— Он меня терпеть не мог!

— Не без веских на то причин. Сначала эта попытка покушения, для которой был нанят Кнезевич, потом приказ твоего супруга застрелить Милана, если он осмелится ступить на землю Сербии. И в обоих случаях это было твоих рук дело.

— Если бы так! Несчастье следовало одно за другим. Я больше не была собой, у меня вконец расстроились нервы. Что мне дали те три года, когда я была Сашиной возлюбленной? Дом на улице Короны, кое-что из украшений и весьма сомнительный титул официальной любовницы короля. Люди пресмыкались передо мной, а на самом деле презирали. Только не подумай, что я этого не знала! Мне уже было тридцать четыре — на какое будущее я могла рассчитывать, если бы Саша бросил меня? И тут он предлагает мне стать королевой. Только святая отказалась бы от этого или дура — я ни то ни другое.

— Нет, точно уж не святая, но дура, пожалуй. Вам выпала уникальная возможность, а Вы ее не использовали.

— Я пыталась, Мика, поверьте мне. Я хотела походить на старых героинь вроде Милицы или Любицы при старом Милоше. На приемах я одевалась в национальные костюмы, на государственных обедах подавали чорбу [96] и джувеч. Я посетила могилу этого негодяя Карагеоргия — хотела показать русским, что стараюсь быть королевой всех сербов, в том числе и сторонников Карагеоргевичей. Чтобы ублажить клику Милана, я уговорила Сашу совершить со мной паломничество к могиле его отца. Это было ошибкой. Когда я впервые ступила на землю монархии, ни от кайзера, ни от эрцгерцога не последовало приглашения. Меня принял правитель Хорватии — по сути, чиновник на службе у кайзера, полное ничтожество. Он даже жену свою не взял с собой — будто бы с дамой что-нибудь случится, сделай она передо мной книксен.

— Послушайте, Драга, хорошей королевой не стать только из одного приветствия на границе от Франца-Иосифа.

— Но я же хотела этого не для себя, а для Сербии! Мир должен был узнать, что Сербия — это вовсе не турецкая провинция, а независимая гордая страна. Последней пощечиной был отзыв приглашения в Ливадию. Неужели то, что я захотела иметь ребенка, так уж плохо? В чем тут преступление? Разве мужчины, которых я любила когда-то, просто не перестали бы существовать, если бы я родила для Саши сына? Николай и Александра отменили приглашение совсем не из-за мнимой беременности. Они от меня отказались, потому что я им стала не нужна.

Загадка Драги Машиной, этой женщины, которую он попеременно то любил, то ненавидел, тайна ее успеха и ее поражений вдруг открылась Михаилу. В роли королевы Сербии она провалилась совсем не от чрезмерной алчности, не от мании величия и не столько из-за необдуманных поступков, сколько от неуемного стремления отвечать собственным обывательским представлениям о ценностях. Ей хотелось мужа, детей, защищенности и в первую очередь уважения — истинных благословений, которые получает каждая женщина, каждая, за исключением той, что вышла замуж за балканского короля на десять лет моложе ее. Душевное спокойствие, исполнение всех тайных мечтаний, за которые она сейчас боролась без надежды на успех, — все это могло стать реальностью, останься она с Михаилом Василовичем в том маленьком домике с белеными стенами на холме у кафедрального собора. Ее бы любили соседи, даже зная, кто она такая. Для королевы Сербии сердечности не находилось, монаршие соседи отворачивались, когда она протягивала им руку. В их глазах и в глазах своих подданных она читала лишь одно презрение.

Оба молчали: он — стараясь разобраться в своих чувствах к ней, она — желая узнать, что же это за чувства.

— Одно ты должен знать, Мика. — В ее голосе слышался призыв поверить ей. — После тебя я, кроме Саши, не спала ни с одним мужчиной.

— Разве сейчас это еще важно, Драга?

— Обо мне рассказывают ужасные вещи. Все это ложь. Я согласна, это не всегда было легко для меня. Он мне очень нравится, я благодарна ему, но…

— Это касается только Вас и его, Драга. Вернемся к делу. Зачем Вы пригласили меня?