Уолдман отступил еще на шаг. Одна из половиц была не закреплена. Откуда здесь дощатый пол? Он с силой наступил на конец доски — другой конец поднялся, словно покрытый коричневыми пятнами квадратный язык. Сдвинув доску руками, инспектор обнаружил маленькие целлофановые пакетики с темным содержимым. Так вот в чем причина дощатого настила на полу. Уолдман понюхал содержимое пакетиков: гашиш. Оторвав еще одну доску, он обнаружил целый склад. Да это настоящий притон! Он насчитал товару на три с половиной тысячи долларов. Инспектор взялся за следующую доску, но там, где ожидал найти новые пакеты с наркотиком, увидел портативный магнитофон с мигающим желтым огоньком. Лента кончилась, и катушка без конца вращалась, задевая хвостиком ленты за протяжное устройство. Некоторое время он наблюдал, как крутится пленка, а потом заметил черный провод, уходящий вниз через дырку, просверленную в полу. Магнитофон стоял на записи.

Инспектор нажал «стоп» и поставил перемотку. Катушки быстро завертелись. Магнитофон принадлежал торговцу наркотиками — они часто так делают. Такая запись дает им шанс на защиту. Кроме того, так можно заработать немного дополнительных деньжат — на шантаже. Ее можно использовать как угодно.

Пленка перекрутилась. Уолдман снова нажал на «стоп», потом включил воспроизведение.

— Привет, привет! Как я рад, что вы все здесь! — Голос был высоким и сладким — такой часто бывает у «голубых». — Вам, наверно, страшно интересно, что я вам приготовил.

— Деньжата. — Этот голос был грубее, глубже. — Капусту. Презренную зелень.

— Конечно, дорогие мои. Разве я могу лишить вас средств к существованию?

— Для дельца вы слишком откровенны. Слишком! — Это говорила девчонка.

— Тише, тише, драгоценные мои! Я художник. И мне много чего приходится делать для того, чтобы выжить. Кроме того, и стены имеют уши.

— А не вы ли сами их приделали?

— Тише, не надо ссориться при госте.

— Это ему что-то нужно от нас?

— Да. Его зовут мистер Ригал. Он дал мне денег на всех. Много денег.

Хорошеньких, чудненьких денежек!

— Ну, нам-то хрен чего от них достанется.

— Наоборот — огромное количество. Он хочет, чтобы вы кое-что сделали в его присутствии. Нет, Марла, раздеваться не надо, ему нужно вовсе не это. Мистер Ригал хочет, чтобы вы как художники поделились с ним своими творческими способностями.

— А что он делает с трубкой?

— Я сказал ему, что гашиш помогает развитию творческих способностей.

— Но он уже принял целую унцию. Сейчас совсем очумеет!

И тут раздался голос — ровный и монотонный, от которого у Уолдмана мороз прошел по коже. Стоя на корточках возле магнитофона, инспектор почувствовал, как у него сводит ногу. Где он мог слышать этот голос?

— Я не отравлюсь, если я правильно понял ваши слова. Более того, я полностью контролирую свои чувства и рефлексы. Возможно, именно это сдерживает мои творческие возможности. Поэтому я курю больше, чем обычно, точнее, больше того, что считается обычным в вашей среде.

— Красиво излагает, зараза!

— Вы употребили уничижительный термин, и я нахожу, что потворство подобному обращению может привести в дальнейшем к покушению на целостность субъекта. Так что кончай с этим, ниггер!

— Ну-ну, милашки! Давайте по-хорошему. Пусть каждый из вас покажет мистеру Ригалу, что умеет. А он посмотрит, как происходит процесс творчества.

Воцарилось молчание, было слышно только шарканье ног. Уолдман различал какое-то невнятное бормотание. Кто-то попросил «красную», и инспектор решил, что речь идет о краске. Потом женский голос, ужасно фальшивя, запел. В песне говорилось об угнетении и о том, что свобода — это лишь еще одна форма угнетения и что исполнительница хочет немедленно трахнуться с тем, кому она поет, по это никак не затронет ее чувств. «Только тело, малыш» — так, кажется, называлась песня.

Затем снова послышался монотонный голос:

— Я заметил, что художник во время работы остается абсолютно спокойным, а певец, напротив, сильно возбуждается. Гомик, как ты можешь это объяснить?

— Мне не нравится ваше обращение, но все идет так хорошо, что я не стану обращать внимание на подобные пустяки. У меня есть объяснения на этот счет. Творчество идет от сердца. Виды творчества могут различаться, но в любом случае сердце, наше нежное сердце всегда является центром любого творческого процесса.

— Неверно. — Снова этот ровный, приглушенный голос. — Все творческие импульсы испускает мозг. Сам организм — печень, почки, кишечник или сердце — не играет никакой роли в творческом процессе. Так что не лги мне, педик несчастный!

— Гм. Я вижу, вы настроены на оскорбительный тон. Просто так говорится — сердце. На самом деле сердце как орган тут совершенно ни при чем.

Имеется в виду сердце как символ души. А с физиологической точки зрения, творчество, конечно же, идет от мозга.

— Какой именно его части?