— А эта не подойдет? — Грей указал на ель, искусно подкрашенную голубой краской и уже закрепленную на подставке. — Она уже совсем готова.

— Эта? На Рождество? — чуть не закричала Виола, глядя на ужасное, выглядевшее искусственным деревце. — Чем ты собираешься украшать ее? Фотографиями каких-нибудь поп-музыкантов и звездочками, вырезанными из пивных жестянок? Господи, ужас какой!

— У нее прекрасная форма, — возразил Грей. — И никто не догадается, что она голубая, после того как ты нарядишь ее.

У Виолы поникли плечи, и она стала похожа на маленькую девочку, которой только что сказали, что рождественский Санта-Клаус и пасхальный Кролик попали в авиакатастрофу, и теперь ни того, ни другого не будет на празднике.

Продавец вытащил из общей кучи серебристую ель.

— А как насчет этой? У Виолы немедленно засверкали глаза. Она в восторге захлопала в ладоши.

— О да! Это чудесно!

— Мы берем ее, — вздохнул Грей, передавая пачку банкнот в руки продавца. — Укрепите ее на подставке, пожалуйста, и положите на крышу машины, пока мы немного погуляем. Тот широко улыбнулся.

— Слушаюсь, сэр! Все будет сделано к тому времени, когда вы вернетесь.

— Сколько ты заплатил ему? — поинтересовалась Виола, когда они направлялись к магазину елочных украшений.

— Более чем достаточно. Виола оглядела стенды, заваленные игрушками, и сморщила нос.

— Мне нужна зеленая и красная фольга, ленточки, кукуруза, грецкие орехи и… и больше ничего!

— А может быть, еще вот это? — Грей держал в руке пачку мишуры.

— Ну что же, может быть. Только обещай мне, что повесишь ее где-нибудь с одного края. Терпеть не могу елки, Которые выглядят, как выставочные образцы в магазине.

— Вот уж не думал, что ты окажешься такой привередливой, — с театральным вздохом прокомментировал ее высказывания Грей.

Когда они возвращались, снег повалил с удвоенной силой, и с каждой минутой дороги становились все менее проезжими.

Едва войдя и скинув парку, Виола ураганом пронеслась по всему дому, одновременно жаря кукурузу, разыскивая ножницы и клеящую ленту и что-то тихонько напевая, пока Грей втаскивал елку и устанавливал ее в комнате.

— И что дальше? — спросил он.

— Сначала мы обернем грецкие орехи фольгой и разложим поп-корн в разноцветные пакетики, а потом повесим их на елку.

— Это без меня.

— Тогда ты, может быть, возьмешься привязывать ленточки и делать бумажные гирлянды? Грей сердито нахмурился, но Виола не пожелала сдаться.

— На-ка выпей горячего сидра со специями. Он приведет тебя в настроение, способствующее завязыванию бантиков.

— Сомневаюсь, что это поможет, — проворчал Грей, тем не менее направляясь к елке. — Я вовсе не собирался…

— Шили, послушай-ка. — Глаза Виолы сияли, что было верным признаком того, что, по крайней мере, на какое-то время она забыла о своей тоске по дому. И причиной этого была высокая, зеленая, красивая ель. — Моя любимая рождественская песенка. — Она приложила палец к губам, а из радиоприемника лились звуки «Ночи молчания». — Чудесно, не правда ли?

— Хватит. Я привязал все, что только было можно.

Грей встал, держа в руке кружку с сидром. Поп-корн дождем посыпался на пол от его резкого движения.

— Что ты делаешь?!

— Каждый служащий имеет право на перерыв в течение рабочего дня. Что ты здесь устроила? Предприятие с потогонной системой по выпуску рождественских украшений?

Он растянулся на кожаном диване перед камином. Поленья в нем разгорелись вовсю, озаряя комнату желтовато-оранжевым пламенем и постреливая искрами. Окна казались слепыми из-за стены белого снега, отделившей их от всего остального мира.

— Ты не можешь бросить все сейчас! Мы же почти закончили! — вскричала Виола, уперев руки в бока.

— Потише, дорогая. Ты начинаешь вести себя, как настоящая жена, — строго предупредил он, но в глазах его прыгали чертенята.

— Считаешь, что я к тебе придираюсь? — Виола деланно надулась.

— Я считаю, что ты все делаешь прекрасно. — Грей спустил ноги с дивана и похлопал по подушке рядом с собой. — Почему бы тебе не присесть на пару минут? Сегодня все-таки канун Рождества.

Она послушно села. Их бедра соприкоснулись, когда подушки просели под тяжестью их тел. С удовлетворенным вздохом Виола откинулась на мягкую спинку.