«У нас нет общей стратегии развития, — считает директор столичного лицея № 1535 Михаил Мокринский. — Происходит такая бездна вещей, связанных с финансированием, с набором детей, с изменением образовательной политики, что в результате получается школа-гибрид, которая пытается совмещать вчерашний и завтрашний день. И она вынуждена вырабатывать свою собственную стратегию, которая помогает ей выживать и развиваться. Иногда весьма удачную». Мокринский, чей лицей лидирует в упомянутом столичном рейтинге, является сторонником поддержки таких стратегов (читай — лучших). Его точку зрения разделяют многие — ведь именно лидеры задают планку образованию, готовят элиту и вообще пашут в полную силу. Кто как не они достойны помощи и поддержки? Но, как выясняется, с этим постулатом согласны далеко не все.

«Госполитика в области образования должна быть направлена не на выявление лучших и предоставление им дополнительных средств, а на помощь слабым. Это ключевой момент социальной политики в нашей стране с сильнейшей социально-экономической дифференциацией», — уверен Марк Агранович. Пример политики поддержки слабых — как школ, так и самих учеников — являет собой Финляндия. Ее опыт особенно показателен, так как наша северная соседка демонстрирует лучшие результаты по международной оценке образовательных достижений PISA. В Суоми не существует «средних школ повышенного уровня». Идея финнов проста — в средней школе любой ребенок должен освоить гарантированный объем знаний. С теми, кто усваивает знания медленнее, занимаются дополнительно, а если надо — индивидуально. Но к контрольной все будут знать все. «В финской системе два фактора успеха, — рассказывает ведущий научный сотрудник Института развития образования ВШЭ Марина Пинская, — это высокое качество подготовки учителей и индивидуализация обучения с постоянным выделением наиболее слабых учеников и инвестированием в эти группы максимума ресурсов — кадровых, финансовых». И главное — в какую бы школу на территории страны ни попал ребенок, он не заметит разницы. Все дают одинаковую программу.

У нас картина прямо противоположная — в большинстве продвинутых школ лучших учеников тянут за счет худших. Да и московский рейтинг косвенно подталкивает к тому, чтобы уделять больше внимания детям, способным принести школе бонусы по результатам ЕГЭ и олимпиад.

Сторонников финской системы в России немало. Многие считают, что отбирать детей в первые классы по уровню способностей некорректно. По словам директора Центра образования № 548 «Царицыно» Ефима Рачевского, селекция детей в шестилетнем возрасте таит в себе риск ошибок. По его мнению, отбор в продвинутую школу возможен с 10 лет, а то и старше. В той же Финляндии равенство учеников заканчивается сразу после получения общего образования. В старших классах начинается конкуренция, и педагоги уже смотрят на тех, кто сильнее. Дело в том, что «старшая школа» готовит к университету, где учиться можно только за счет прилежания и мозгов.

Не так давно министр образования и науки Андрей Фурсенко озвучивал «Итогам» идею создания сетевых учебных заведений по всей стране, работающих по принципу сети отелей: везде одинаковые уровень требований и качество услуг. Идея заглохла, а жаль. Тем более что она имеет поддержку снизу. Так, Ольга Ярославская видит будущее в школьных кластерах: «Мы объединились с двумя митинскими школами. Идея — отработать модель кластера, где к благополучным школам присоединялась бы одна неблагополучная. Туда можно направлять опытных учителей, передавать свои ноу-хау. Но для этого у нас должны быть полномочия, которых пока нет».

Можно пойти по американскому пути. В учебные заведения, расположенные в бедных районах, целенаправленно привлекаются более сильные учителя — им повышают зарплату, двигают карьерно. Но какую бы стратегию мы ни выбрали, это должны быть планомерные действия, не предполагающие смены правил во время игры. И лишь после этого можно раздавать школам очки и баллы. А пока стоит пользоваться старыми проверенными рейтингами — людской молвой и собственной интуицией.

Архитектура сердца

/ Общество и наука / Наука

«Со временем мы научимся выращивать из клеток человека крошечные «заплатки», которые помогут исправить проводящую систему сердца», — утверждает профессор Киотского университета Константин Агладзе

Ученые-соотечественники, когда-то уехавшие из России, сегодня возвращаются на родину, чтобы создавать исследовательские подразделения на месте тех, что пришли в упадок. Что это — прекраснодушные настроения или холодный расчет? Профессор Киотского университета Константин Агладзе, создавший новую лабораторию в Московском физико-техническом институте, считает себя в первую очередь участником эксперимента.

— Константин Игоревич, ваша специализация называется «биофизика возбудимых сред». Если честно, не очень понятно, что это такое.

— Многие ученые на Западе, услышав, чем я занимаюсь, тоже начинают расспрашивать. Почему-то считается, что биофизики должны изучать что-то на стыке биологии и молекулярной физики-химии. Мой предмет другой: исследования на системном уровне. Я начал заниматься этим еще в начале 80-х, когда на шестом курсе физтеха попал в институт биофизики в Пущине. Кстати, ставок в лаборатории, в которую я хотел попасть, не было, поэтому два года проработал в соседней, помогая разрабатывать «лучи смерти».