Шрифт:
Не сумел.
Ничего не поделаешь — свобода воли и выбора. Благословение и проклятие рода людского.
* * *
Погода на севере изменчива: двухдневная оттепель закончилась, сегодня снова подморозило, на подтаявшем снегу образовался жесткий наст. Безветренно, ярчайшее солнце, на небе перышки прозрачных облаков.
Мэтр собрался в ратушу — к королевскому легисту мессиру Иммону де Пернуа, возглавлявшему малочисленную юридическую братию судебного округа. Неотложных дел нет, хотелось бы взглянуть на архив жалоб и прошений за ушедшую зиму, в отсутствие адвоката их должно было скопиться немало.
Какое разочарование! Аррас вновь показал себя сравнительно законопослушным городом. Тянущаяся второй год тяжба о наследстве между суконщиком Люше и его сводным братом. Обвинение Жеана из Бернвиля против Пьера из Бернвиля за то, что последний вселюдно назвал дочь Жеана Анну «putain» и «ribaude» [13] , что может «весьма помешать ей выйти замуж».
Вот это уже посерьезнее: дело об убийстве из мести, совершенном Рубо из Арраса, мастером гончарного цеха — названный Рубо отплатил насильнику, обидевшему его двоюродную сестру «из чувства глубокой любви и уважения к своему роду, для восстановления своей собственной чести и чести своей кузины». Отпущен до суда под поручительство представителей цеха со штрафом в шестьдесят денье «за обнажение оружия».
13
«Проституткой» и «публичной девкой».
Словом, ничего интересного. Легист его величества посоветовал взяться за дело Рубо — оно в любом случае выигрышное, поскольку доказанное свидетелями «deshonneur», бесчестье, будет служить оправданием. Остается дождаться сеньора, до прибытия которого все дела приостановлены — правом высшего суда в графстве обладает Филипп Руврский. Больше для вас предложений нет, мэтр…
Несомненно, весной–летом тяжб будет гораздо больше, — кому охота судиться по зиме, особенно если ехать в город далеко? — но Рауль снова подумал о том, что если бы не обдуманная щедрость брата Михаила, умер бы в Артуа с голоду: на два ливра жалования из казны долго не протянешь. Один только молодой барон де Шеризи уплатил за исполненный супружеский долг в десять раз больше!
— Я вас с самой обедни жду, — недовольно сказал телохранитель преподобного расхаживавший у дома на Иерусалимской улице. Выглядел Жак озабоченно. — Приказано спешно проводить в коллегиату и проследить, чтобы мэтр Ознар взял оружие.
— Оружие? — вытаращился мэтр. — Зачем?
— Их снова видели, — буркнул Жак. — Неподалеку от Бребьера. Сударь, времени в обрез, пошевеливайтесь, сердечно прошу…
Меч, — старый, дедовский, — на перевязь, стилет–мизерикордию в ножны на пояс, еще один кинжал в голенище сапога. Эх, арбалет бы, но ведь не попросишь его у мадам Верене?..
— Бребьер, это далеко? — поспешая за Жаком спросил Рауль.
— Шестнадцать римских миль от города в сторону Дуэ, сударь. На восток…
В монастырской конюшне наблюдалось оживление: служки оседлали лошадей, у денников кучкой собрались полдесятка рослых типов, возглавляемых Михаилом Овернским, так и не переодевшимся в доминиканскую рясу. Все при полном снаряжении, словно на битву.
— Наконец–то, — громко сказал преподобный. — Куда вы потерялись, Ознар? Хотели без вас ехать!
— Был в ратуше, у легиста…
— Нашли время! Кляузы смердов и ремесленников подождут. Жак объяснил, что произошло?
— Призрачная свора?
— Именно. Прошедшей ночью, рядом с замком Бребьер. Подобрали вам спокойную лошадку, думаю приноровитесь. По седлам, мессиры!
Через город, до ворот Льевен, коней пустили осторожным шагом — очень скользко, талую воду схватило морозцем, подковы с шипами и фальцами помогают, но если скакун упадет со всадником на лед, костей не соберешь. Только за мостом через речку Креншону, откуда расходились два тракта — в сторону Кале и на Дуэ, — перешли на рысь.
Торговля в холода замирает. Не приходят десятками купеческие повозки из Фландрии, с побережья или из Франш–Конте, но дороги наезжены: крестьяне подвозят в Аррас зерно, мясо и другие припасы, цеховые ездят по делам в соседние городки, желающие скрасить зимнюю скуку дворяне разъезжают с визитами к соседям. Но в целом окрестности столицы графства выглядят безжизненно — покрытые снегом холмы, обнаженные ветви дубов и вязов, темно–изумрудные пятна сосновых крон и огромных столетних елей. Навстречу проследовали три телеги, со снятыми колесами и поставленные на полозья — крестьяне везли сено в город.
Как Рауль и догадывался, сопровождавшие Михаила Овернского крепкие молодые люди оказались «Братьями–мирянами сообщества головы Иоанна Крестителя» — служащими Святейшей инквизиции, набираемыми из числа небогатых и безземельных дворян.
Братья–миряне монашеских обетов не приносили, получали очень солидное жалование от Трибунала и выполняли обязанности, браться за которые принявшим постриг монахам уставом доминиканского ордена формально не дозволялось. Они выступали в роли вооруженной охраны, могли захватить подозреваемого если тот пытался сопротивляться, являлись тайными агентами Sanctum Officium и вообще занимались деликатными поручениями.