Когда присуждают престижную премию художнику слова, то оказывается, что лауреат, тем более нобелиат, признан еще и творцом языка. «председатель жюри премии, директор Испанской королевской академии языка Виктор Гарсиа де ла Гонча, особо отметил, что несколько членов жюри назвали Умбрала настоящим творцом языка, которому даже подражать трудно, ибо он самобытен в своем творчестве и каждый раз изобретает что-то новое» (Книжное обозрение, 18 декабря 2000 г.). Творцом языка называют нобелевского лауреата Гао Син цзян – автора романа «Гора духа». «поэт, повторяю, есть средство существования языка», – на этой мысли упорно настаивал другой нобелевский лауреат Иосиф Бродский.

Как в жизни человек «создает» себе друга полнотой своего внимания к нему, так можно – не только художникам слова – создавать себе свой язык. Так в чем дело? Увы, не в одной перегородочной психологии профессионала-лингвиста. Свято место пусто не бывает. Если слаба пропаганда хорошего в языке – говорящие заполняют пустоты речи, черпая из недозволенного.

Чтобы «подружить» человека с родным языком, как раз и требуется профессиональный талант филолога и филологическая одаренность людей, профессионально весьма и весьма далеких от филологии, но хорошо чувствующих слово. «Как хорошо ты сказал!», «Как замечательно здесь написано!», «Смотрите, какой интересный символ!» Слово дарует внимание к предмету, но нуждается и в нашем дружеском, поощряющем внимании к себе.

А бывает ли так, что родной язык становится врагом? Есть две плоскости ответа на этот вопрос.

Первая плоскость – наказание за бездумное словоупотребление. «Девки, мы так ржали!», «Куда вы, лошади, я тоже пожрать хочу!». Приведем также пример из материалов кандидатской диссертации К.В. Шилихиной (Воронеж, 2000), посвященной лингвистике замечаний. Мужчина женщине в общественном транспорте: «Что вы как кобра гремучая, клюв раскрыли и спите?»

Бездумное, безответственное словоупотребление портит не только устное, но и напечатанное, написанное слово. Не следует ставить речь на автопилот. Автоматизм плохого – мина, которая всегда может сыграть роковую шутку. Как на скамейках в парках бывает надпись «Осторожно, окрашено!», так на многих словах есть невидимый знак осторожного использования. Даже такое привычное восклицание, как «Да вы что?» лучше не говорить, коль скоро в подтексте слышится: с ума сошли? Беда и забота наша в том, что внутренняя речь не может оставаться внутренней, она просачивается, выскакивает, «выпирает» наружу. Мы проговариваемся, а значит, проигрываем, почему так и опасен автопилот речи, особенно в те моменты, когда не все в порядке с человеческими отношениями. «Язык наш часто помогает нам не думать; мало того, он зачастую тиранически мешает думать, ибо незаметно подсовывает понятия, не соответствующие больше действительности», – предостерегал известный лингвист Л.В. Щерба.

Впрочем, здесь, что называется, палка о двух концах. Ежесекундно напрягаться, обдумывая каждое слово, – одна крайность, один полюс, чреватый бедою для организма (не отсюда ли такая усталость после публичных выступлений?), однако и годами не задумываться: а что, собственно, я говорю? – перегиб в другую сторону. Привычка не замечать язык опасна потому, что сказанное начинает приравниваться к реальности, и последствия этого приравнивания могут быть непредсказуемыми.

Но хотелось бы сказать и о второй плоскости, когда язык, родной язык тоже может стать для говорящего не другом, а врагом.

Человеку нужны напряжения, адекватные его возможностям. В. Файвишевский пишет: «Вместе с тем, в нормальных (комфортных) условиях СпМ [система положительной мотивации] для того, чтобы выполнять свою роль генератора положительного подкрепления в поведении человека, нуждается в сенсибилизирующем влиянии со стороны СОМ [системы отрицательной мотивации]» [38] . Другими словами, человеку нужны напряжения, причем настоящие, высочайшие.

Человек начинает искать себя в высоком страдании, т.е. в творчестве. Например, начинает писать стихи. По словам О.Г. Ревзиной, именно «стихотворная форма речи создает возможность для творческого субъекта вступить в диалогические отношения непосредственно с языком, и в этом процессе совершается в буквальном смысле открытие языка, его возможностей».

Человек ищет себя в гуманитарной области, а она едва ли безопасней технического «зоопарка». Человек ищет себя в сферах высокой речи, а «сферы мстят». Появляется ранимость, появляется реакция на чужое слово, превосходящая допустимые пределы и нормы. В принципе можно составить целую «микрохрестоматию» высказываний о психологической опасности работы с образным словом.

«Отчаяние приводит к великим откровениям, и кто не испытал его, тому они не доступны. Вам нужно подняться на новую ступень, чтобы стать выше его. Терпите, уясняйте свое сознание, научайтесь новым мыслям и будьте уверены, что Бог всегда с Вами. Впрочем, я напрасно стараюсь в коротеньком письме подействовать на вас. Так это не делается. Вы сами должны трудиться и спасти себя, – иначе Вас никто не спасет» (письмо Н.Н. Страхова В.В. Розанову от 5 января 1890 г.).

«Однако самое оригинальное у паса – в другом. Опыт одиночества он необычайно сильно соотносит с опытом священного, в котором главное – не “позитивный” контакт с божеством, а именно “негативное” чувство (бого)оставленности: “...состояние самоотрицания предшествует позитивным чувствам”...» (Книжное обозрение, 25 декабря 2000 г.).

«В сознании церковного человека опасливое отношение к соблазнам искусства – явление очень нередкое, не чужд ему и Фудель, когда пишет сыну, начинающему филологу, что он выбрал себе интересную, “но и очень опасную специальность”».

«...поэт ставит эксперименты над собственной жизнью. Ходасевич пишет, что это была страшная, иссушающая погоня за эмоциями. А зачем? Чтобы потом выразить их в своем творчестве. Говоря современным языком, это была стратегия поведения. Это то, что и сейчас в поэзии не изжито и до сих пор калечит судьбы».

«Конецкий же, писатель настоящий, знал, ценой какого эмоционального потрясения дается погружение в человеческую боль и каких усилий стоит иногда одна-единственная фраза». Писатель признается: «Возраст сказывается и в том, что все и все, что и кого я вижу вокруг, мне докучает и меня раздражает. Мне не о ком сказать хорошее от чистого сердца». Воздадим должное этому признанию потому, что начинающий художник слова должен предвидеть, что за работу со словами придется платить «по-черному», не только трудом и неудачами, но и психическими перегрузками.