Он вновь обратился к книге. Там рассказывалось о кинозвездах тридцатых годов. Страницы, посвященные Пози Понзелли, были порваны и замусолены В который уж раз Римо смотрел на ее портрет – здесь она выглядела такой, какой он ее помнил.

– Да, порадовал ты меня, сынок.

– Я рад, папочка, – тихо ответил Римо.

Пози уже не вернешь. Может, так оно и лучше? Она сама говорила, что есть кое-что пострашнее старости, а уж она знала, что говорит. Но он очень скучал по ней и ничего не мог с собою поделать.

– Сердце мое почти исполнено счастья, – гнул свое Чиун.

– Хорошо.

– Я говорю «почти», потому что недостает еще одной детали, одной мелочи, которое сделала бы мое счастье полным.

Римо промолчал.

– Я сказал, недостает одной мелочи, – возвысил голос Чиун. Римо с негодованием посмотрел на него. – Конечно, если тебе безразлично счастье старика на закате дней… – Римо снова попытался читать. – У меня такая маленькая, скромная просьба, – продолжал Чиун. – Сущий пустяк. Мелочь из мелочей…

– Что еще, черт побери? – воскликнул Римо, захлопывая книгу.

Лицо корейца осветилось предвкушением чего-то очень приятного.

– Просто я подумал, – сказал он, так и подпрыгивая на месте, – как было бы мило, если бы мы могли сфотографироваться вместе: несравненная Чита Чинг и я, Мастер Синанджу. И чтобы ее крошечная, утонченная ручка держала мою, и она с восхищением смотрела бы на меня. Что-нибудь простенькое. А на заднем плане – романтическое побережье Синанджу. Римо… Римо, ты куда?

– Слыхал об Иностранном легионе? – бросил Римо с порога.

– Нет.

– Вот и хорошо.