Шрифт:
Сначала мы сидели в тишине, нарушаемой только сдвоенным сопением. Потом нам сделалось скучно, я сбегала в кухню и включила там телевизор, развернув его на холодильнике экраном к двери.
Стало веселее. Телевизор негромко бубнил, создавая вполне умиротворяющий фоновый шум, вряд ли способный спугнуть решительного врага. Ирка с детским интересом созерцала дотоле неведомую ей программу «Третий глаз», я совмещала приятное с полезным – развлекалась и одновременно контролировала наш эфир.
На экране Настасья Круглова беседовала с дамой, подписанной в титрах простенько и со вкусом: «Черно-белая ведьма Роксолана». У черно-белой ведьмы были изумительные зеленые линзы с вертикальным кошачьим зрачком, длинные волосы гречишным веником и обернутое в домотканое полотно сухое жилистое тело, похожее на выбеленную солнцем речную корягу.
Черно-белая ведьма призывала телезрителей не стесняться использовать для коммуникаций с ней лично и далее по дистанции со всемогущими духами самые современные средства связи. На магические услуги по телефону, «аське» и скайпу продвинутая ведьма давала клиентам десятипроцентную скидку, а оплату принимала по безналичному расчету через платежную систему Яндекс. деньги в рублях и валюте по курсу.
– Ха! – сказала, не поддавшись на уговоры черно-белой ведьмы, пуленепробиваемая телезрительница Ирина Максимова. – Да за десять тысяч рублей можно снять венец безбрачия вообще без всяких обрядов. Достаточно сложить деньги веером, выйти вечерком к общежитию бедных студентов и покричать: «Хочу замуж, за штампик в паспорте плачу триста долларов наличными!»
– Хочешь замуж – спроси меня как! – захихикала я.
Настя Круглова с экрана подарила нам манящую русалочью улыбку и томно пообещала вернуться к увлекательному разговору сразу после рекламы. И вместо обернутой в неотбеленную холстину коряги в телевизоре показались дивной красоты и длины женские ножки, расположившиеся по диагонали – чтобы больше поместилось.
Ножки немножко побрыкались – диктор за кадром мягким вельветовым голосом похвалил колготки – и исчезли, уступив место любительской фотографии постбальзаковской девушки с лучистыми морщинками у глаз и длинными льняными волосами. Не эротичный вельветовый, а скучный посконно-домотканый голос все той же Настасьи Кругловой озвучил за кадром объявление о том, что крайне обеспокоенные родственники разыскивают пропавшую гражданку Ульянцеву Миладу Юрьевну.
Я встала с табуретки, подошла к телевизору, рассмотрела на экране моложавую ладушку-Миладушку, загулявшую красавицу пятидесяти двух лет, и сказала:
– Интересное кино! Это же Ада, моя соседка по палате! Я ее видела сегодня в клинике, никуда она не пропала!
И тут за дверью на площадке громко хрустнуло. Сработала тревожная арахисовая сигнализация!
Доблестная рыцарша Ирка сделала огромные глаза и завертела свободной от скалки Айвенго рукой, призывая меня срочно вернуться в засаду на табуретку.
Я на цыпочках проскакала на свое место, подхватила поставленную в угол швабру и замерла, напряженно косясь на дверь. По спине, укрытой двойной попоной надувного жилета и стеганой хоккейной фуфайки, побежали мурашки.
Старый – что малый.
Пострадавшая при встрече с Помидорным Киллером бабушка Хлопова Тамара Макаровна, вместо того, чтобы поостеречься и дополнительно повысить бдительность, с детской радостью привечала нежданых-незваных гостей.
Гости пришли в одиннадцатом часу утра. В это смутное время заслуженной пенсионерке с безупречным пролетарским происхождением обедать было рано, а повторно завтракать – совестно. Заранее жалея себя, Тамара Макаровна уже потянулась за газетой с наполовину разгаданным особо трудным кроссвордом, и тут в дверь позвонили.
Нога в высоком гипсовом валенке не позволяла обрадовавшейся развлечению старушке развить хорошую скорость, но она громко кричала по пути в прихожую:
– Иду, иду! Сейчас, сейчас!
Чтобы, значит, случайные гости не ушли, не дождавшись, пока им откроют.
На лестничной площадке примерно в метре от двери, стесняясь попирать ногами стопроцентный хенд-мейд пестрого коврика из ситцевых жгутиков, топтались двое: представительный мужчина средних лет и симпатичный юноша. Мужчина был толстый и розовый, как сарделька, а юноша – ясноглазый, скуластый и вихрастый, как образцово-показательный комсомолец с плаката эпохи расцвета социализма.
Нижнюю часть тела юноши укрывали брезентовые штаны на помочах, а верхнюю – бело-голубая клетчатая рубашечка, застегнутая почти под горло. На задорных вихрах лежала старомодная кепка, из-под мышки торчал потрепанный тубус.
При виде вихрасто-скуластого юноши бабушке Хлоповой вспомнились кинофильм «Весна на Заречной улице» и собственная молодость.
– Здрасьте, мамаша, мы к вам из ЖЭКа по поводу снижения квартплаты, – скороговоркой доложил представительный человек-сарделька.
И Тамаре Макаровне вдруг показалось, будто она вернулась в старые добрые времена, когда еще были правильные ЖЭКи, а не мутные ТСЖ и ТОСы, и квартплата за стандартную «двушку» в «хрущобе» не приближалась к сумме внешнего долга Республики Бурунди, и по срочному вызову – если, скажем, кран потек или батарею прорвало, – после долгого волнительного ожидания, беззлобно ругаясь и мощно дыша перегаром, являлся одинокий мужик в спецовке, а не целое бандформирование молодых парней в нарядных комбинезонах частной фирмы «Бригада Ух», и нехитрая услуга «замена лампочки» в прайсе электрика не стоила аж пятьдесят рублей, и вполне можно было договориться с плотником заменить просевшую половую доску за бутылку водки, и воду можно было лить, сколько хочешь, потому что платили за нее не по счетчику…
И много, много чего еще хорошего было в той жизни, где весна сверкала и бурлила не только на Заречной улице, но и в душе, и в крови, и в прекрасных добрых песнях, и в ясных глазах вихрастых комсомольцев обоего пола.
– Да проходите, сыночки! – растроганно сказала беспечная бабушка Хлопова и впустила гостей в квартиру.
Такие приятные с виду, гости к тому же оказались людьми с активной гражданской позицией. Они ходили по квартирам, агитируя жильцов отказаться от услуг управляющей компании, сплошь состоящей из махинаторов и рвачей, в пользу старой доброй жилищно-эксплуатационной конторы.