— Очень даже многое. Оно кажется мне весьма любопытным.

— Пошли в дом, — приказал он Анжеле.

Она сошла с моста, остановилась рядом с ним и посмотрела на меня:

— Увидимся.

— Надеюсь, — откликнулся я, но не успел ничего добавить, как мужчина ухватил Анжелу за руку, развернул на месте и повлек по направлению к Вигваму даже не попрощавшись.

Многое из их перепалки осталось для меня непонятным, хотя я и догадывался, что все вертится вокруг хобби Стефана; быть может, кубическая фотография оно самое и есть? Похоже, что моя догадка верна, однако Анжела назвала хобби дурацким, а сфотографировать Марафонскую битву — идея отнюдь не дурацкая.

Да, о многом бы мне хотелось с ними переговорить! Как и откуда они узнали о смерти Стефана, как и откуда попали в Вигвам? Обычно посетители Вигвама прилетали в Сосновую Излучину, а Стефан заезжал за ними на «кадиллаке». Должно быть, на этот раз они наняли машину — да и потом, какое это имеет значение? Если подумать, то никто не видел, как Стефан встречает гостей в Сосновой Излучине; мы просто негласно это подразумевали. Я ломал голову над этим, одновременно чувствуя отвращение к себе за то, что интересуюсь подобными глупостями; пожалуй, становлюсь таким же любопытным пронырой, как Дора.

Вытащив и собрав спиннинг, я натянул болотные сапоги и спустился к омуту под мостом.

В этом омуте водится крупная форель, но я никак не мог настроиться на рыбалку, потому что мысли о трупе Стефана, лежавшем вчера на берегу, не выходили из головы. Время от времени я непроизвольно бросал взгляды через плечо на место, где он находился.

В конце концов я покинул омут и побрел вдоль ручья — на мелких участках прямо по воде, а в местах поглубже выбираясь на берег. Покинув сцену вчерашней трагедии, я смог сосредоточиться на деле и сумел на быстринке у небольшой заводи подцепить порядочный экземпляр речной форели, но не успел вовремя подсечь, когда еще одна крупная рыбина — наверное, радужная — яростно метнулась из-под берега. Второй заброс по той же траектории ничего не дал — должно быть, во время первой поклевки рыба ощутила крючок и вовсе не хотела испытать его на себе. Я забрасывал удочку еще и еще, но клева больше не было. Спустившись по ручью на несколько сотен футов, я наконец подцепил одну — чуть больше предыдущей.

Выбравшись на берег и усевшись на трухлявую колоду, я начал раздумывать, стоит ли продолжать рыбалку, пусть и не очень удачную, но принесшую рыбину. Для ужина этого достаточно, а в хижине на столе ждет книга о Докембрии. Уходить не хотелось. Я бы еще побыл здесь — не столько ради рыбалки, сколько ради того, чтобы держаться подальше от дома и от ожидающей там работы. Вот тут-то я и усомнился, что когда-нибудь допишу эту книгу, что вообще хочу ее написать. Черт побери, из-за нее мне дали академический отпуск, и довести дело до конца просто необходимо — но я продолжал предаваться жалобным раздумьям, не в силах тронуться с места.

Потом мне вспомнилась найденная Невиллом полянка венериных башмачков; надо будет взглянуть на них по пути. Конечно, мне это вовсе ни к чему, но еще несколько дней — и венерины башмачки отцветут, и тогда на них уже не посмотришь. Но я просто продолжал сидеть, не двигаясь с места — во-первых, весьма смутно представляя, где венерины башмачки растут; судя по словам Невилла, найти их довольно легко. Однако я оставался, где был.

Потом я гадал, что заставляло меня сидеть на этой трухлявой колоде — ведь я мог продолжить рыбалку, вернуться в машину или отправиться искать венерины башмачки, но не стал. И вот в результате пишу этот отчет, когда должен работать над книгой.

Прежде, чем я продолжу, следует пояснить, что Оленебойный ручей расположен в глубоком, поросшем лесом овраге в ложбине между двумя круто смыкающимися холмами. Русло ручья пролегло в песчанике, но чуть выше находятся пласты известняка, хотя чаще всего деревья скрывают их от взора.

По ту сторону ручья какая-то зверушка шелестела прошлогодней листвой, я посмотрел туда и через несколько секунд разглядел затеявшую этот переполох белку. Белка рылась и принюхивалась, видимо, в надежде отыскать завалявшийся с осени орех, но, почувствовав мой взгляд, в панике заскакала вверх по холму и, резко вильнув вправо, заскочила под нависающий наподобие пещерки каменный козырек. Таких пещерок среди холмов множество; они возникают вследствие эрозии вкраплений мягких пород, над которыми образуют крышу более твердые пласты.

Я спокойно смотрел на эту пещерку, и через несколько минут белка выглянула снова. Посидела, вытянувшись столбиком и озираясь, а затем снова рванула вверх по склону, по сырой земле над пещеркой, где недавние дожди смыли часть грунта.

Я проводил зверька взглядом, и тут, чуть выше по холму, углядел нечто необычайное. Мои глаза сразу же отметили и зафиксировали это, но до сознания образ докатился с задержкой: из земли торчал конец бревна, точнее, даже концы двух бревен, и над верхним из них почва немного ввалилась, а над углублением виднелся очередной известняковый козырек.

Я буквально окаменел. Мое сознание бунтовало против возможности чего-то подобного; скорее всего, это не в меру разыгравшееся воображение. Но в памяти грохотали слова, сказанные Хемфри Хаймором лишь вчера: «Они заложили устье пещеры бревнами и забросали их землей, чтобы спрятать рудник от чужих глаз».

«Безумец, — твердил я себе, — законченный шизик, точь-в-точь как Хемфри. Невозможно, сидя на трухлявой колоде, вдруг взять да и открыть легендарный рудник». Но как я ни старался отогнать эту мысль, она не отступала.