— Если бы это кому-то помогло — да, — кивнул Римо.

— Все равно это не решение проблемы.

— А фильмы ваши — барахло! — И Римо отвернулся.

Соседкой актера оказалась полная женщина в рваном розовом свитере, натянутом на хлопчатобумажное платье.

Римо присел около нее.

— А что думаете вы, мэм? Сможет эта... мм... процессия на ступенях Капитолия помочь вам обрести потерянное жилище?

— Никакое оно не потерянное! — огрызнулась женщина. — Скажу больше — вам бы такое. К вашему сведению, я — президент Вспомогательной женской лиги при Совете американских церквей. И я слышала, какие мерзости вы говорили нашему доблестному борцу за права обездоленных. Вам следовало бы знать, молодой человек, что дармовые деньги никогда не решат никаких проблем. Вынудить правительство принимать больше социальных программ — вот единственный путь покончить с общенациональным бедствием.

— Разумеется. — Римо поспешил удалиться.

Следующим его собеседником оказался пыльного вида молодой человек. Римо принял его за мусорщика. Он оказался аспирантом Гарварда, работавшим над диссертацией о бездомных, под которую получил двухмиллионный грант. Попались Римо также два репортера столичных газет, которые у него на глазах тут же передрались из-за того, кому принадлежат исключительные права на завтрашнюю публикацию.

— Хоть один настоящий бездомный тут есть?! — возопил Римо с верхней ступени лестницы, оглядывая людской муравейник.

Руку поднял гарвардский аспирант.

— Родители на прошлой неделе выгнали меня из их дома в Майами. Есть!

— Вот и сиди тут. — Один из сыновей актера поднялся и принялся резво спускаться вниз по ступеням. — Я со всяким дерьмом не общаюсь. Пока, я пошел.

— Я с тобой, — поднялся вслед за ним его братец.

— Сесть, ублюдки! — взревел их папаша. — Где ваша общественная совесть, подлецы?

— У тебя в заднице, — хором ответили детки.

— Там же, где и твоя, — снизошел до разъяснений старший сынок. — Тебе до всего этого дерьма примерно столько же дела — только ты хочешь сделать рекламу для очередной твоей говенной картины, папочка. Про семью бездомных — с нами, разумеется, в главных ролях. Мой совет — пошли это к черту. Потому как мой счет теперь раза в два побольше. В связи с чем, родитель, я начинаю собственный проект.

— Ах ты, неблагодарный урод! — загремел отец, вскакивая.

На ступенях завязалась драка, и Римо, неприязненно поморщившись, проследовал далее. На сей раз он не стал скрываться от полицейских, и один из них окликнул его.

— Эй, мистер, вы тоже участник демонстрации?

— Ну нет, — Римо покачал головой.

— Тогда мне придется попросить вас уйти отсюда. Право на участие — только по персональным приглашениям, сэр.

— Как это я сразу не догадался, — хмыкнул Римо. Подумав, он остановился. — Слушайте, а настоящих бездомных вы здесь когда-нибудь видели?

Полицейский скептически взглянул на Римо.

— В Вашингтоне? Где работает правительство? Да вы что, сбрендили, мистер?

— Похоже, не я один, — пробурчал себе под нос Римо, кинув последний взгляд на ступени, где орава псевдоотщепенцев готовилась к последнему и решительному протесту.

Чиун, Мастер Дома Синанджу, ждал Римо в номере гостиницы в Джорджтауне, который они сняли на двоих несколько дней назад.

— И скольким же бездомным мы помогли сегодня? — ядовито поинтересовался он, когда Римо появился в дверях.

— Об этом, — мрачно ответил Римо, — я не желаю разговаривать.

Усевшись на диван, Чиун демонстративно повернулся к Римо спиной и уставился в телевизор. Все то время, что они работали в Штатах, телевизор был его первым и единственным развлечением. Римо, однако, не мог спокойно лицезреть восседающего на диване Чиуна. Чиун был корейцем — за восемьдесят, хрупкого сложения, с жидкими седыми прядями на подбородке и над воротником кимоно... В общем, место ему было на тростниковой циновке. Раньше, в старое доброе время, он и мог сидеть только на ней...

Ныне Мастер Синанджу, облаченный в безупречно сшитый костюм-тройку, не без комфорта расположился на широченном диване. Вернее, костюм был бы безупречным, если бы не одна деталь — под страхом смерти Чиун заставил портного сделать рукава на полметра длинней, чтобы прятать в них отягощенные длиннющими ногтями пальцы.

— Я же говорил тебе, что нет никаких бездомных в Америке, — соизволил наконец подать голос Чиун, скосив глаза в сторону Римо. — Америка — слишком большая и великодушная страна, чтобы позволить даже самым ничтожным жить в картонных ящиках или спать на жутких скамейках в парке.

— Я же сказал, что не желаю об этом говорить, — отрезал Римо, не поворачиваясь.

— А раньше тебе хотелось, — не унимался Чиун. — Раньше ты говорил только об этом, и ни о чем более. Целый день — и только о том, как хочется тебе помочь несчастным, у которых нет ни еды, ни крыши над головой. А я еще тогда отвечал тебе — на всем пространстве между Канадой и Мексикой ты не найдешь ни одного такого. Я просто-таки уверял тебя. Но ты, конечно, не слушал. Вместо этого ты настоял, чтобы мы приехали в этот город — помогать несуществующим людям с их придуманными тобой неприятностями.