Шрифт:
А этот Брайан, он не беспокоится, что тебя нет целый день и ты проводишь ночь со мной? Ты ведь останешься?
Он сжал ее грудь изо всех сил.
Господи, Шмидти, еще! Я сейчас растаю. А теперь потри. Сильнее!
И она завизжала.
То, что было у него на видео, ее не заинтересовало. А вот хоккей по телевизору вполне устроил. Она почистила зубы его щеткой и сказала, что они оба должны лечь спать в пижамах, а когда легли, велела ему оставаться на своей половине постели. Он ведь сам сказал ей, что им не нужно заниматься этим все время? Вот и пусть докажет. Они просто посмотрят матч. Carpe diem. [40] Шмидт потянулся ногами к ее ступням и коснулся их кончиками пальцев. Оказалось, что это не запрещено.
40
Лови момент (лат.).
А Брайан, спросил он Кэрри, он правда не возражает, чтобы ты исчезла на всю ночь?
Брайан, рассказала Кэрри, родился в Куоге; его родители уехали во Флориду, сестра, оставшаяся здесь, вышла замуж за врача. Сестре удалось доучиться в колледже, Брайану — нет. Он работает столяром, зимой присматривает за дачами вместе с одним приятелем. У приятеля был домик в Спрингсе, он там жил с подружкой, рыжей официанткой из «О’Генри». Брайан поселился с ними и так познакомился с Кэрри. Кэрри не переехала к ним в Спрингс, потому что приятель Брайана был неприятный человек и однажды на пляже пытался ее лапать.
Брайану я нужна, сказала Кэрри. Он часто дожидается в моей комнате, когда я приду с работы. Иногда ему хочется поиграть, но чаще мы просто пьем пиво и курим. Потому я тебя и спросила, нормально ли ложиться с парнем в постель и не заниматься сексом 1.
Но вы же занимаетесь.
Да, когда он захочет. Все, как я тебе сказала. Мы живем вместе, но это не любовь всей моей жизни. Я просто не хочу, чтобы он бесился.
Подавшись к нему, она шепнула: Не смотри так, любимый. Ты всегда можешь делать со мной все, что захочешь. Я же сказала тебе, что я твоя. И я буду тебе верна. Я сама так хочу. Только поосторожнее в ресторане. Обещаешь? И, пожалуйста, не сердись из-за Брайана.
Ему нужно было все ее внимание. Дождавшись, когда закончится хоккей, осторожно, будто выбирался босиком из машины на раскаленный, как огонь, и засыпанный битым стеклом бетон стоянки, он задал вопрос: А любовь всей твоей жизни, это кто?
Она рассмеялась и пощекотала пальцами ноги Шмидтову ступню.
Это ты, чучело.
И потом, посерьезнев, добавила: Шучу. Это было давно. Мне еще и пятнадцати не было. Пожилой человек, как ты. Он меня пробудил. Да, мужик, его я по-настоящему любила.
Как это было?
Это была судьба, правда. У меня был дружок, один еврейский мальчик. Такой симпатюля. Мы с ним после уроков ходили в химическую лабораторию. У него был ключ, потому что он был лучший ученик и, ему постоянно давали какие-то специальные задания. Ну вот, он запирал дверь, мы ложились на пол и забавлялись друг с другом. Мы распалялись, но давать ему я не собиралась. Я ужасно боялась залететь. Отец просто убил бы меня.
Шмидт заметил, что ее рука под простыней задвигалась. Воспоминания возбуждали ее.
И вот однажды мы забрались в лабораторию, Фрэнк положил меня на пол, раздвинул мне ноги, сколько было можно, и снял с меня футболку, и вдруг открылась дверь и зажегся свет. Представляешь, мистер Уилсон на нас чуть не наступил. Учитель химии. У него тоже был ключ. Я до смерти перепугалась! Он мог бы нас обоих вышвырнуть из школы. Но вместо того он очень вежливо извинился, вышел и запер дверь. Фрэнк боялся, что мистер Уилсон будет преследовать меня и требовать от меня разных вещей. Но ничего не было. Когда мы встречались в коридоре, он улыбался и говорил: Привет, Кэрри, а вскоре учебный год закончился. Я говорила тебе, что мой отец работал в департаменте образования? И вот однажды на каникулах я приехала к нему на Ливингстон-стрит, и, когда уходила, в лифт со мной вошел мистер Уилсон. Я чуть не умерла!
И вот едем, а он смотрит на меня так нахально, будто раздевает взглядом, и говорит: Давай выпьем по чашечке кофе или по стаканчику колы. Мы пошли в буфет, сели, и он стал говорить, какой Фрэнк хороший ученик и славный мальчик и спросил, серьезно ли у меня с ним. Я сказала, что не знаю. Тогда он заговорил о том, что девочке надо быть осторожной и все такое. И о том, как это неправильно — познавать любовь на грязном полу. Поверь мне, это было что-то невозможное!
Верю.
Нет, ты не можешь верить! Этот пожилой — он был, может, даже старше тебя на пару лет, — но красивый мужик — очень похож на тебя, только крупнее, не толстый, а именно крупный, — и вдруг говорит со мной о контрацепции, о том, что благоразумный парень не станет кончать в девочку и прочие такие дикие вещи, но он говорил об этом удивительно здорово. И еще он рассказал мне, что был профессором в университете. У него что-то случилось, и ему пришлось на пару лет уехать, а когда он вернулся, его места уже не было, и тогда он и стал школьным учителем.
Ну вот, я доела мороженое, а он допил свой кофе, потом будто бы подмигнул мне и сказал, что пора домой. К тому моменту я довольно-таки обнаглела и сказала, что он, наверное, торопится к жене и детям. Ну и смеялся же он! Нет, говорит, на свете слишком много девочек. Красиво сказано, а? Он жил всего в двух кварталах оттуда, и я сказала, что провожу его, и пока шли, я все время задевала его — специально, чтобы поддразнить. И вдруг он взял меня за локоть и так спокойно сказал: А у тебя пизда ничего. Я видел. Я хочу тебя выебать. Я чуть не растаяла на месте. Я скажу тебе, Шмидти, я еле успела подняться по лестнице: так мне хотелось.