А немцы были уже во дворе. Мама дала Грише отцову рваную куртку, молоток и сказала:

— Чини шкаф!

А у шкафа дверка была сломана, еле-еле держалась на нижней завеске. Гриша принялся стучать молотком, снимать дверку. Когда немцы были в сенях, я закричала:

— Папа! Вовка дразнится.

Потом, когда немцы уже входили в сени, Вова поднял крик:

— Папа! Лидка дерется.

Гриша повернулся к нам и строго прикрикнул:

— Цыц! Чего вы там не поделили?!

Ваня, увидав немцев, заскакал на одной ноге:

— Папа Гиса! Папа Гиса!

Мы не на шутку перепугались: кто же так называет своего отца? Я взяла Ваню и поставила его в ящик от шкафа, где было белье. Ваня смеялся от радости и все повторял:

— Папа Гиса! Папа Гиса!

Не знаю, то ли ему очень понравилась эта игра, то ли он хотел во что бы то ни стало дать понять немцам, что человек с молотком это его «папа», но он слишком усердно твердил свое: «Папа Гиса».

Однако немцы не обратили на него внимания. Они спросили у мамы:

— Партизаны есть?

— Нету, — ответила она.

— А это кто?

— Мой муж.

Гриша был, видно, моложе мамы. Он старался не показывать немцам своего лица и все время стучал молотком. Я подбежала, прижалась к нему.

— Папа, я боюсь…

Он обнял меня и сказал:

— Не бойся, дочушка, они ничего тебе не сделают.

Потом подошел Вова и тоже прильнул к «папке».

Я заметила, как мама улыбнулась краешком губ. Только Ваня старался пуще прежнего:

— Папа Гиса! Папа Гиса!

К счастью, немцы не обращали внимания на его болтовню. Один из них подошел к печи, поднялся на цыпочки и заглянул наверх. Другой сунул нос под кровать. Хорошо, что Гриша не стал прятаться.

Когда немцы ушли, все мы радостно вздохнули. Радовался и Ваня:

— А я сказал «папа Гиса», ага!

Но радость у нас была недолгой. Как-то раз немцы налетели на нашу деревню, сожгли ее и перебили много людей. Погибла и наша милая мама. Папа тоже не вернулся с войны.

Только мы втроем и остались в живых: я, братья Вова и Ваня.

Лида Волкова (1932 г.)

Осенью 1942 года к нам в деревню приехали немцы и объявили, что будет собрание. Люди поверили и стали собираться в большой дом посреди деревни.

К нам в хату зашло несколько солдат. Мой брат Дема забился на печь. Немцы заметили его и велели слезть. Он не послушался. Немцы стали кричать на него, а Дема сидел и не думал слезать. Тогда один немец вскочил на лавку, схватил его за руку и стащил с печи.

— Собирайся! — крикнул он по-русски.

— Не пойду! — смело ответил брат.

Немец обозлился и ударил его несколько раз прикладом. Дема не тронулся с места. Его силой вывели из хаты.

Потом немец подошел к маме и грозно проговорил:

— Собирайся!

Я громко заплакала, подбежала к маме и вцепилась в ее рукав. Немец схватил меня за плечи и оторвал от мамы. Они взяли маму, старшую сестру Аню и увели.

— Не плачьте, детки, — сказала мама, выходя за порог.

— Куда их повели? — спросила у меня сестричка Маруся.

— Убивать, — сквозь слезы ответила я.

Маруся заплакала навзрыд и с криком: «Я хочу с мамочкой!» — выбежала на улицу. Я метнулась за нею следом и увидела, что наш дом горит. Вернувшись, схватила за руки младшую сестричку Евку и братика Васю и побежала на огород. Там были немцы. Заметив нас, они стали стрелять из автоматов. Мы вернулись назад и спрятались в хлев. Откуда-то выскочил поросенок. Один из немцев погнался за ним. Поросенок вздумал искать убежище в нашем хлеву, и мы оказались лицом к лицу с немцем. Он спросил у меня:

— Где твой отец?

— Умер, — ответила я.

— А мать?

Евка вытянула шею и смело сказала:

— Забрали проклятые фашисты!

Немец в бешенстве навел на нас винтовку, но потом вдруг раздумал стрелять, поджег хлев и убежал.

Мы выскочили из хлева и бросились на огород. Сели в ямку и ждем. И вот я вижу — бежит мой старший брат Миша. Добежал до дома, остановился. Дом горел вовсю. Миша, видно, подумал, что мы остались там. Он стал звать.

— Катя! Катя!

— Мы здесь! — крикнула я.