«Сказать, что ли, Медведеву? Пусть потребует объяснить… Или лучше Цейтлину поднять вопрос в комиссии?»

Лазо, выскочившего из автомобиля, перехватил солдат в обтрепанной шинели. Пришлось остановиться. Солдат стал жаловаться, что пока он партизанил, у него каратели сожгли избенку, порушили хозяйство, сейчас жена с детишками ютится у соседей. Но, знамо дело, не век же будут ее подкармливать соседи!

— Дегтем плачет, не слезами! Не придешь, пишет, пропадем…

— Откуда сам? — спросил Лазо, увлекая солдата за собой.

— Мы рухловские, неблизкие. Шестой год воюю, все никак остановиться не могу. Как забрали на германца, так — без передыху.

Рухлово, Рухлово… Два года назад, в самое опасное время, Сергею Лазо пришлось скрываться там на конспиративной квартире у железнодорожного рабочего.

— Матвеевых там не знаешь?

Солдат остановился.

— Не припомню что-то… Это не у них ли под соломой дом, случайно?

— Нет, он на станции живет, в казарме.

— А! Сразу бы так и говорил. Я-то не железнодорожный сам. Мы деревенские, в соседстве, если можно так сказать. Но на станции бывал, заглядывал, приходилось… Нет, Матвеевых я что-то не припомню.

Рассказывая, солдат еле поспевал за стремительно шагавшим Лазо. Навстречу попадались озабоченные люди. Перед своим кабинетом Сергей заглянул в настежь распахнутую дверь, увидел стоявших кучкой Сибирцева, Луцкого, Цейтлина.

— Что-нибудь произошло, товарищи?

Не отвечая, все трое молча разглядывали смущенного солдата, сдернувшего шапку с головы.

— Сейчас, минуточку, — предупредил товарищей Лазо и увел солдата к себе.

Он выдрал из блокнота лист, не присаживаясь, набросал: «У партизана Сидорова белые сожгли избу — немедленно оказать ему помощь».

— Ступай на Полтавскую. Знаешь? Ну спросишь там, покажут. Найдешь Раева. Запомнил? Прямо к нему. Он все сделает.

Быстро вернулся в комнату, где его ждали.

— Провал в Хабаровске, — сообщил Луцкий. У него нервно подергивались губы. — Арестован Цой, с ним несколько человек. — Он помолчал и многозначительно добавил: — Наш связник — тоже.

— Перестань, слушай, — устало попросил Сибирцев. — Нельзя быть таким подозрительным.

Разговор у них, как видно, шел давно. Сергей Георгиевич вспомнил спор с женой насчет Забелло и мысленно стал на сторону Сибирцева. Как жестоко мы порою судим и выносим свои приговоры!

— Ладно, прекратим! — заявил Луцкий и добавил, что ему по-прежнему не нравится причастность арестованного связника ко всем последним провалам, в частности к аресту прапорщика Чемеркина в 34-м пехотном полку.

Он повернулся к молча слушавшему Лазо.

— На Светланской пулеметы видел?

— Видел. Что еще?

— Все японские резиденты срочно перебрались на корабли. Приказ. Казармы обкладывают мешками с песком. Ну и… патрули усилены. Это уж как водится.

— А у нас двадцать патронов на бойца… Выть хочется! — гневно произнес Сибирцев.

— Что в комиссии? — спросил Лазо.

Роман Цейтлин в недоумении поднял плечи, развел руками.

— То есть лучше требовать нельзя. Вежливость, улыбки. Больше того, мне они прямо заявили: пребывание войск на Дальнем Востоке не имеет никакого политического замысла по отношению к России. Слушаю и радуюсь. И — вдруг! Еду сейчас с Первой речки — возле станции стоят орудия. О-ру-дия! Это что же такое? На Эгершельде полно солдат. На Тигровой горе какие-то учения…

В соседней комнате отчаянно затрезвонил телефон. Все переглянулись. Луцкий, крепко стуча каблуками, направился к аппарату.

Он вернулся бледный.

— Это Медведев. У него истерика. Японцы только что предъявили управе ультиматум.

На этот раз генерал Оой не стал приглашать председателя управы для беседы. К Медведеву явились двое представителей японского командования. Документ, который они ему вручили, назывался никак не ультиматумом, а заявлением, но требования были сформулированы жестко: обеспечить японские войска квартирами и продовольствием, не стеснять свободы тех русских, которые обслуживают японцев, разоружить корейские отряды и. вообще прекратить все враждебные действия, угрожающие безопасности японских войск.

— Японское командование настаивает на немедленном ответе, — заявил, откланиваясь, вежливый майор.

Нет, Медведев правильно назвал это наглое заявление ультиматумом. Японцы требовали контроля за всей политической жизнью в Приморье и хотели легализации белогвардейских формирований.

— Наглецы! — подытожил Луцкий. — Теперь они будут нажимать. Не остановятся! Их уже ничто не остановит.

Его слова прозвучали, как приговор.

— Неужели они все же решатся? — проговорил Лазо. — Нам бы хоть успеть эвакуировать Военный совет!