Капитан был недоволен тоном, каким Иванюк обращался к бандитам, и готовностью «нырнуть» в схрон. Только после профилактического «олимонивания» жилища «друга надпроводника» Антюфеев разрешил Иванюку спуститься туда.

Володя рыскал по всем закоулкам, но ничего, кроме нескольких грязных листовок, не нашел.

— Смазали пятки, — отряхиваясь доложил «ястребок». — И совсем недавно. Еще смрад слышен.

— Это же от гранаты.

— Не говорите, — возразил он капитану. — Я хорошо отличаю, где гранаты, а где…

В тот день капитан Антюфеев имел серьезный разговор с Иванюком.

— Храбрость в нашем деле необходима. Но это не единственное качество чекиста. Нужно иметь горячее сердце и холодный ум. Да еще помнить народную мудрость, которая твердит, что один в поле не воин. Одиночками, обреченными, загнанными, как звери, являются наши враги, националистическое охвостье. Мы же — народ, у которого силу правды никому не отнять… Помнишь, как сказано у Тычины?.. А сейчас собирайся домой в Трудовач. Подбери надежных хлопцев, о которых тебе говорил Земляной. Рассчитывай, товарищ Иванюк, на нашу всестороннюю поддержку…

В Трудовач Владимир не пошел. Хотелось повидаться с матерью. Она после трагической гибели отца вместе с тринадцатилетним Андрейкой пряталась в Вильшанице.

Бабушкину хату он отыщет с закрытыми глазами. Вдоль леса, левадой, а там через ручеек. Третья за церковью. Туда Володя вместе с родителями ходил в праздники, любил и сам навещать старушку, хранившую в памяти множество сказок, интересных былей и умевшую красиво их рассказать.

Как он теперь посмотрит в высохшие, словно полевой колодец, глаза бабуси? Что скажет матери «блудный сын»?

Мама… Какое святое и гордое слово! Мама — это тепло родной хаты, ласковая улыбка, запах свежего хлеба… Мама — это верность, добро, справедливость… Мама — это сила и искренность.

Не потому ли он торопился сейчас к матери, может, и ему не хватало сил, как мифическому Антею, потерявшему связь с землей?

Родной порог кажется низким, когда выходишь из хаты, и очень высоким, когда возвращаешься домой, да еще с тяжелой ношей на сердце.

— Владик, сыночек! — всплеснула руками мать, увидев его в рамке сенных дверей, словно на портрете. — Живой, здоровый, — оглядывала, гладила, как тогда, когда он был еще совсем малышом.

— А как вырос! — запрокинула голову бабуня, прищурив старческие глаза.

— Ну и мундир… — внимание Андрейки привлекли блестящие пуговицы на форменной куртке «ремесленника». — А это что? — только сейчас он заметил автомат, который Володя поставил возле шкафа.

— Это мне товарищ Земляной вручил. Чтобы сполна заплатил врагам за зло, которое они причинили нашему народу, за невинную кровь отца, за ваши горькие слезы, мамо…

Слезы, слезы… Ими в тот вечер были окроплены поцелуи, неприхотливые яства, которыми угощала мать своего сына. Даже слова отдавали соленой горечью.

Село Трудовач, Вильшаница (да разве только они?) были запуганы, залиты кровью. Какие-то «синицы», «круки», «голуби» (даже от человеческих имен отреклись), словно волки, рыщут по миру, переворачивая все вверх дном. Люди забыли дорогу в лес, который когда-то щедро угощал их грибами, ягодами, дичью, дарил цветы. Перед закатом солнца улицы немели, замирали. Сосед обходил соседа. Девушки преждевременно седели. Не слышно было, чтобы кто-либо справлял свадьбу.

Это были мамины слова, мамино горе, мамин страх.

На самом же деле село пробуждалось, задумывалось над тем, как отличить правду от кривды, белое от черного.

Рубаха обновляется, если с нее снять темное пятно, изба уютнее — когда в ней вспыхнет огонек…

Свет новой жизни в западноукраинских селах зажгли воины Советской Армии, возвратившиеся в родные дома после демобилизации, врачи и учителя, агрономы, зоотехники, прибывшие сюда из-за Збруча, и те немногие, кто с трудом здесь получил образование.

— Пора, мамо, собираться, — сказал Владимир, когда, казалось, все было переговорено и щедро полито слезами.

Куда же, сынок?

— В Трудовач, домой.

— Страшно…

— Пусть они нас боятся.

— Нездоровится мне, возле бабушки легче… — Анна стеснялась признаться Владику, что ждет еще одного ребенка. «И за какие грехи бог меня наказал?!»

— Я, а не бабушка, должен о вас заботиться. И об Андрейке тоже. Забыли, что я теперь самый старший в семье? — старался говорить весело. — Должны подчиняться.

— Так-то оно так, но…

— Никаких «но».