О Тигрисе знала вся округа. Это был один из опытных разбойников из банды Сойко. Руки Тигриса были обагрены кровью активистов, простых, ни в чем не повинных советских людей. Но все же настигла его справедливая кара. Когда к явочной квартире прибыла группа чекистов, Тигрис и его приспешник Крук выскочили из своего пристанища, намереваясь уйти в лес. Но уйти им не удалось. И в этой операции сообща действовали Ипатов и Лебедев.

И вот снова группа бойцов, которую возглавил на этот раз сам Журавлев, в Лужке. Автоматчики окружили деревянный дом и двор, где, по достоверным данным, пряталось несколько бандитов. Ипатов занял позицию у сруба колодца, находившегося во дворе. Журавлев остался около автомашины, стоявшей вблизи дома.

Журавлев послал местного жителя в дом вызвать хозяина, а бандитам передать, что им предлагают сдаться. Выяснилось, что хозяев не было дома. Бандиты же ответили выстрелами из окон, бросили в машину гранату. Осколком был ранен в руку Журавлев.

— Что прикажете? — обратился Ипатов к подполковнику, перевязывая ему рану.

— Командуй, лейтенант!

— Выходите! — крикнул что было силы Ипатов бандеровцам.

Из дома никто не показывался. Раздались автоматные очереди с чердака. Ипатов приказал бойцам пока не отвечать на выстрелы. Думал — может, опомнятся, сдадутся. Но никто из дома не выходил. А было их там двое — Мак и Холодный, грабители и убийцы. Как выяснилось позже, наложили они на себя руки — побоялись сдаться и держать ответ перед народом…

Все реже и реже появлялись в селах бандиты. А вот главарь шайки Сойко все еще где-то скрывался, бродил по полям, лесам. Нет-нет — да и заглянет в село. О таких его визитах сразу же становилось известно чекистам от местных жителей, у которых кипели сердца от ненависти к бандеровцам. И вот однажды пришел сигнал о том, что в одном из сельских домов намерен остановиться Сойко.

Группа бойцов, возглавляемая Ипатовым, засела в кустарнике близ села. Из леса должен был идти Сойко на явочную квартиру. Четыре дня сидели в засаде чекисты, а главарь не появлялся. И лишь к вечеру на пятый день он показался на дороге еще с одним бандеровцем. На требование остановиться бандиты ответили пальбой из автоматов. И тогда чекисты открыли огонь…

В воздухе кружились снежинки. Сквозь белую пелену не видно было ни горных хребтов, ни близлежащего зеленого хвойного леса. И домики села, к которому подъезжала машина, терялись в бушующем снежном море. Перед глазами Ипатова свежая картина: осада схрона бандеровской «боевки». Резкие выстрелы, нарушившие тишину леса. Два оуновца, вышедших из подземелья с поднятыми руками. Остальные сами покончили с собой здесь же, в схроне. Чекисты нашли там документы. Это, в частности, планы новых грабежей и убийств. Не забыли оуновцы вынести смертный приговор и ему, Ипатову.

Через полчаса вместе со своими помощниками Ипатов приехал в село Быстрицу. В приземистом сарае раскидали в углу навоз, увидели дощатые двери, которые вели в погреб. Удар ломиком — дверь открылась. Бандиты не отвечали на ультиматум Ипатова. Вскоре выползли двое. Бросили автоматы, пистолеты. Дрожат от страха, просят пощадить их. А главарь боевки Орих высунул голову из погреба и — снова вниз. И так три раза — то покажется, то исчезнет. Слышен его гнусавый голос:

— Боюсь…

— Выходи! — гневно крикнул Ипатов.

И вот вылазит высокий, худой, с синими прожилками на лице, в грязном полушубке оуновец Орих, который истязал и замучил комсомолку Розалию Свищ и других активистов. Выпучив налитые кровью глаза, Орих кусал губы. Насупленный, не проронив ни слова, он поплелся впереди конвоиров.

Спустя неделю Ипатов выкуривал «зимовщиков» из схрона, оборудованного на склоне холма у опушки леса. Ходили в поисках бандеровца по кличке Игорь. В прошлом это был священник, сменивший крест на автомат и гранаты. Уже несколько раз получали чекисты сигналы о том, когда и где появляется он в селе. Но каждый раз Игорь исчезал, будто сквозь землю проваливался. Вот и теперь в домике, где он должен был быть, его не оказалось. Вдруг — в стороне от дороги след, присыпанный свежим снежком. Пошли по нему. На склоне холма — проталина. Приблизились — здесь вход в схрон.

Переговоры с обитателями схрона длились недолго. Бросая оружие, из подземелья вышли бандеровцы. Один назвал себя Дубом, другой — Яремой. Оба обросшие, худые, на руках и лицах полно копоти и грязи.

— Чего здесь сидели, чего выжидали? — спросил Ипатов.

— Да мы бы пришли в село, — начал Дуб. — Но боялись…

— Кого?

— От ватажка Сойко был приказ: сидеть здесь до особого распоряжения, — сказал Ярема.

Ипатов рассмеялся и, окинув сощуренными глазами исхудавшие, заросшие лица бандеровцев, объявил:

— Так Сойко ведь уже давно не ваш главарь! Его больше нет, погиб.

— Так новый тоже заявил: «Вернетесь в село без разрешения — повешу, — отозвался Дуб, а затем дрожащими губами жалобно пробормотал: — Голодные мы, как собаки… Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть?..

— Дайте им, ребята, по куску хлеба, — распорядился Ипатов. — Видать, неважные бандеровские харчи…

Еще один схрон пришлось ликвидировать Ипатову и его боевым товарищам, с которыми он выполнял задания. Распадались оуновские боевки, прекращали свое существование их схроны. В один из дней, возвратившись с очередного задания, Ипатов доложил Журавлеву, что взят и бывший слуга божий бандеровец Игорь. Бесславно кончилась карьера еще одного вожака бандеровского отребья.