Вечер давно перешел в ночь, но Сильвер никак не мог уснуть. И не только крики умиравшего матроса Алана были тому причиной.

А что Трелони? Какие планы строил он в тот вечер? Как оценивал перспективы?

Сквайр ничего не строил. И ничего не оценивал.

Он пил коньяк за упокой души Тома Редрута.

Информацию о Бене Ганне и об исчезнувшем из ямы сокровище Джим не стал выкладывать всем и сразу. Ни к чему…

Он вообще ничего не сказал о встрече с островитянином. Джим многое пропустил за время отсутствия, и для начала надо было разобраться в новых отношениях, сложившихся между концессионерами. Хокинс понимал, что его записка не могла не подействовать на Ливси, но в полной мере результаты своего экспромта он просчитать не мог… Необходимо было серьезно поговорить с доктором наедине.

И Хокинс очень о многом умолчал, повествуя о своих приключениях на острове.

Зато не преминул с удовлетворением отметить: «Старый Том Редрут, все еще не похороненный, окоченевший, лежал у стены, покрытый британским флагом».

Момент любопытный. Чуть позже Хокинс упомянет о том, как его товарищи копали могилу. А еще позже – о похоронах старого егеря: «Перед ужином мы зарыли старого Тома в песок, потом постояли немного с непокрытыми головами на ветру».

Кстати, об ужине… Появление Хокинса автоматически превратило десятидневный запас продовольствия в восьмидневный: было шесть едоков, стало семь. Надо полагать, теплые чувства капитана к сквайру Трелони увеличились пропорционально…

Но вернемся к мертвому Редруту.

Слишком много внимания уделено Хокинсом именно этому трупу. А ведь мертвецов в блокгаузе и вокруг него скопилось изрядное количество к тому моменту, когда Джим покинул крепость, отправляясь на самочинный захват «Испаньолы».

Когда хоронили Редрута, совсем рядом, у частокола, лежал мертвый матрос, убитый в стычке с людьми Эндерсона. На следующий день к нему добавилась внушительная коллекция трупов:

– двое пиратов, застреленных у частокола;

– пират, зарубленный доктором Ливси на склоне холма;

– Джоб Эндерсон и еще один безымянный пират, убитые возле самого сруба;

– Джойс и Хантер, погибшие внутри блокгауза.

Прямо не Остров Сокровищ, а Остров Мертвых какой-то…

Трупный смрад, наверное, стоял невыносимый, поскольку ни единого слова о похоронах всей этой компании Хокинс не написал, а дни на острове жаркие.

Либо убитых все-таки похоронили, хотя бы в общей могиле, – но Джиму на это наплевать. Не интересуют его абсолютно левые, посторонние мертвецы. Иное дело Редрут, к мертвому телу которого Джим трижды возвращается в своем мемуаре.

Обратим внимание всех защитников белого и пушистого Хокинса: этим настойчивым интересом он сам себя выдает… Поневоле возникает вопрос: что за странное внимание к одному трупу из многих?

Тем временем капитан поделил гарнизон блокгауза на две вахты, по три человека в каждой. Поделил Смоллетт, но мнение доктора и Джима он явно учитывал… Потому что разделение любопытное: «В одну вошли доктор, Грей и я, в другую – сквайр, Хантер и Джойс», – сообщает нам Хокинс.

Джиму, можно предположить, совсем не улыбалась перспектива отправиться, к примеру, за дровами в обществе Джойса или Хантера. Уйдут двое, а вернется один: беда, мол, с пиратами столкнулись, погиб Джим Хокинс, пал смертью храбрых, вечная память герою… Грей в этом смысле гораздо надежнее. Рыльце у парня в пушку, он из кожи лезет, чтобы реабилитироваться в глазах капитана, и о любых сомнительных предложениях доложит незамедлительно.

Налицо уже не прежний, вычисляемый по косвенным признакам раскол между кладоискателями. Все вполне наглядно, и даже организационно оформлено…

Вечер продолжается. На острове вообще долгие вечера, очень уж рано темнеет. Хокинс стоит у двери, несет вахту в качестве часового. Ливси, ввиду отсутствия Джона Сильвера, выполняет обязанности повара.

Не будем придираться и спрашивать, откуда у английского джентльмена взялось умение кашеварить: состряпать ужин из копченой свинины и сухарей даже Ливси по силам, не бином Ньютона. Эти продукты по беде и в сыром виде потребить можно.

«Время от времени доктор подходил к двери подышать воздухом и дать отдохнуть покрасневшим от дыма глазам и перекидывался со мной двумя-тремя словами», – правдиво указывает в своем мемуаре Хокинс (но реплики цитирует далекие от действительности).

Да, поговорить им надо было… Но не здесь и не сейчас, когда вокруг столько чужих ушей…

Долгий и серьезный разговор состоялся глубокой ночью. И, очевидно, вне стен блокгауза – вдруг кто-то проснется и подслушает? Ливси, стоявший на часах, тихонько разбудил Джима и они вместе покинули сруб.

Именно так все и было, не наоборот. Потому что утром выясняется, что Джим проспал. Его соратники давно на ногах, а он все дрыхнет: «Все уже давно встали, позавтракали и натаскали дров, когда я проснулся, разбуженный шумом и криками».

С чего бы такая сонливость? Устал накануне больше других? Нет. Джим гулял днем по острову, причем налегке, пока остальные работали грузчиками, носильщиками и гребцами ялика. Вечером аналогичная картина: он стоит у двери на часах, а прочие бойцы гарнизона занимаются физической работой: носят дрова, копают могилу для Редрута и т. д.