Надо сказать, что вторая бутылка время убыстрила. Где-то на предпоследней рюмке, я заметил, что барменша поглядывает в нашу сторону с загадочным интересом. Я поделился с ребятами. Оладько хмыкнул:

– Это Кома.

– Кто?
– переспросил я.

– По паспорту Камилла Петрова.

– Все Петровы - пьяницы, - изрек Тюнин.

– Вот Ивановы выпивают умеренно, - поделился и я жизненным наблюдением.

– А Сидоровы вообще люди хорошие, - заключил Оладько.

Мы прикончили вторую бутылку и впали в тяжелую задумчивость по поводу третьей. Барменша смотрела на нас. Это естественно. Оладько высок, сух, и его кости сочленены, как металлические опоры. Мишка Тюнин белоголов, остролиц, светлоглаз, тонок и похож на гигантский гвоздь без шляпки. А я рыжеволос и потому прекрасен. Пришлось обратить внимание ребят на барменшу.

– Мы знакомы, - признался Оладько и поманил ее.

Барменша подошла. Распахнутый жакет с оперением, брючки на ремне с полосками из крокодиловой кожи… Красные губы большого рта раздвинулись в широкой улыбке… Весомая грудь, казалось, колышется, будто от ветерка…

– Кома, скучаешь?
– спросил Оладько.

– У меня там маленький телевизор. Смотрю сериалы, - ответила она низким с легкой сипловатостью голосом и добавила: - В Россию едут американские специалисты ставить «мыльные оперы».

– А мыло чье?
– заинтересовался Мишка Тюнин.

Ответить она не успела. Подошедший сзади мужчина ласково обнял ее и встал перед нами, видимо, желая познакомиться. Камилла представила его:

– Мой бойфренд Яша.

Бойфренд Яша гипнотически уставился на меня, а я в свою очередь не мог отвести взгляда от его круглой лысой головы, размеченной пятнами и кляксами. Так и не отводя взгляда, я поздоровался:

– Привет, Поскокцев!

В какой-то песне поется: «Мои мысли, мои скакуны». Вот и мои заскакали, как зайцы от охотника. В деле о полтергейсте присутствовали доллары. Допустим. Но теперь в деле появилась широколицая Кома. Ищи женщину… Да я и не искал - сама возникла. Доллары и женщина. Ничтожно мало информации для беспокойства и тем более для того, чтобы мысли запрыгали скакунами.

Но Рябинин утверждает, что для размышлений количество фактов не так уж и важно. Как он говорит: много знающий, но не размышляющий, уступает мало знающему, но думающему. Итак, у меня появился новый факт, из которого вытекает…

Из него вытекает только одно - проверку материала надо продолжить.

Я попытался размышлять. Какая информация прибавилась? У Поскокцева есть любовница. Ну и что? Разве это имеет отношение к полтергейсту? Много знающий, но не размышляющий, уступает мало знающему, но думающему. Следователю прокуратуры удобно размышлять, он в кабинете сидит; место работы оперативника - многомиллионный город. Мы размышляем на ходу.

Поскольку я был на ходу - ехал в РУВД, - то мои мысли приняли другое направление. Кому нужно, чтобы я разобрался с этим полтергейстом? Государству? Оно с Чечней разобраться не может. Начальнику уголовного розыска? Ему надо, чтобы я поскорее скинул этот материал и освободился. Надзирающему прокурору? Ему лишь составь мотивированное постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

Но есть человек, которого касаются и доллары, и любовница. Жена Поскокцева. Так пусть она мне поможет…

Я вновь подождал Антонину Михайловну. Она вышла и, узнав мою машину, приблизилась с заметной неохотой. Ага, значит, и ей мой розыск не нужен. Сев рядом, она опередила мои вопросы:

– Яша квартиру купил.

– И какую?

– Ту, которую наметил. Трехкомнатную, в центре.

– Уже переехали?

– Нет, но деньги отданы и сделка оформлена.

Опять сомнения. Чего после драки махать кулаками? Но ведь розыск и расследование - это и есть махание руками после драки. Я уже приучил себя доделывать все до конца; вернее, приучил себя делать то, что кажется бессмысленным. Сколько раз бессмыслица оборачивалась веским доказательством!

– Антонина Михайловна, вы должны мне помочь.

– В чем?

– В доведении дела до конца.

– Мы же скоро переедем…

– Ученый энергоэколог предупредил, что полтергейст может переехать вместе с вами.

– Каким же образом?

– Видимо, в мебели или в посуде.

– Господи, хуже тараканов.

Я опять ехал с ней на Вербную, потихоньку незаметно изучая ее профиль. Казалось бы, женщина избавляется от дурацкого наваждения, переезжает, а в лице ни радости, ни облегчения. Щека - та, которая ко мне, - стянута сухой заботой. По-моему, она похудела еще больше и еще сильнее заострились ее скулы. Поскокцева спросила, глуховато и неуверенно:

– Чем же я могу помочь?

– Антонина Михайловна, мне надо узнать, что происходит в квартире, когда вас нет дома.

– Меня… одной?

– Обоих, - соврал я, хотя меня интересовало, что происходит в квартире, когда дома один Поскокцев.

– Что я должна сделать?

– Полка на кухне, откуда летела посуда… Спрятать там вот эту штуку.

Я показал ей портативный диктофон с флеш-памятью и приставкой, способный записывать звук в течение пятнадцати часов.