Сейчас они, и так силушкой молодецкой не обделенные, прожив в суровой аляскинской земле уже семь лет в лишениях и тягостях, закаливших тело и душу, стали чуть ли не былинными богатырями, что сырую кожу могли разорвать. Кожу братья не пробовали, но вот кочергу узлом сворачивали запросто, а пальцами рвали колоду карт. А уж серебряные тарелки скатывать в трубки было для них самым легким развлечением!

— Рад тебя видеть! — запыхтел в ухо Алехан. — Вижу, славно гвардейцы здесь обстроились, даже с бабами! И вино имеется?

— Чего нет, того нет! — ответил Григорий, разомкнув стальное кольцо рук. Но после паузы, хитро прищурившись, добавил: — Однако настойку одну хитрую варим в том агрегате, что император, батюшка наш, в позапрошлом году прислал!

Алехан ухмыльнулся, машинально почесал правое плечо, пробитое когда-то царственной шпагой, и широко улыбнулся во все три десятка крепких зубов. А Григорий задумчиво почесал висок и чуть тронул губы, припомнив и свое общение с царем.

Лихим воякой стал император на их глазах, от такого плюхи получать в радость. Куда там Шванвичу — всех приласкал своей тяжелой рукой, и не в драке пустой, а в бою. С того дня братья Орловы стали дружно уважать Петра Федоровича и голштинским выкормышем даже в мыслях не называли…

— Ну и забойная вещица в нем получается, на орешках настоянная, да с лимонными корками! Огненная вода — так ее местные индейцы называют. Но мы им не даем, самим мало выходит. Одна у нас радость…

Григорий печально вздохнул, но тут же оживился, вперил ожидающий, радостный взгляд в брата:

— Не томи душу, братец! Вижу, что с новостями ты изрядными!

— А как же! — Алехан скривился в хитрой улыбке. — Вон сколько добра привезли! И людишек! И казачков якутских для службы острожной!

Он ткнул рукой в сторону ворот. А там было столпотворение: десяток тяжелогруженых лошадей спешно обихаживали бородатые казаки в кафтанах, а люди… Люди вповалку попадали на траву и мох, не в силах освободить плечи от лямок объемистых, отнюдь не легких мешков.

— Устали людишки, — виновато, но с легким презрением в голосе, пожав широкими плечами, пояснил Алехан: — Дорога дальняя, уморились за шесть недель. Зато вы здесь чуть ли не городом живете, припеваючи. Золотишка хоть намыли немного? Ты же матушке-государыне что обещал?!

— Намыли, — с тяжким вздохом ответил Григорий. — Чуток. Восемь десятков с лишком. Прошлое лето горбатились, как каторжане, и сейчас моют, как проклятые без передыха. Лето-то короткое. Я сегодня на хозяйстве, а так тоже все времечко с лотком.

— Восемьдесят фунтов?! — В голосе Алехана послышалась непритворная грусть. Он тяжело вздохнул. — Два пуда только?! Эх-ма… Это ж тебе до старости здесь горбатиться, пока матушке сотню пудов намоешь, как обещал! И дернуло тебя за язык, брат! Эх…

Григорий виновато улыбнулся, глядя на огорченное донельзя лицо брата. Тот даже скрипнул от отчаяния зубами:

— Я думал тебя в следующем году забрать, дел выше крыши! Два пуда… Да что ж такое! Ошибся государь Петр Федорович, поверил этому нехристю Джеку Лондонскому, а тот место неверное на карте указал. Жила богатая?! Я упрошу батюшку этому хмырю английскому шейку-то свернуть. Как куренку! Сам съезжу, головенку откручу, токмо бы найти его, а то на морду не знаю! Да и далёко…

— Не кручинься, братец! — С легкой улыбкой Григорий посмотрел на силача, что в сдерживаемом бешенстве сжимал огромные кулаки. — Ты лучше котел вон тот на очаг подвесь, людей твоих кормить надо, а у меня рука болит. А боле мужиков в остроге сейчас нет.

— Это запросто! — Алехан отпихнул ногой чурку и подошел к пузатому, ведер на восемь, котлу, накрытому крышкой. Для любого из братьев это была не тяжесть — и десять пудов могли легко поднять.

Индианки и дети порскнули в сторону, но остановились рядышком, с боязливым восторгом глядя на силача. Тот хмыкнул, присел, развел лапищи и стиснул котел:

— Ы-а!!! Твою мать!!!

От натуги Алехан побагровел и плюхнулся на пятую точку, выпустив из ладоней котел, который не приподнялся даже на лезвие ножа. Орлов хрипло дышал, выпучив глаза и громко испортив воздух.

— Ты бы вначале, братец, — раздался полный ехидства голос Григория за спиной, с еле сдерживаемым смехом, — крышечку-то поднял! А вдруг там совсем не водичка налита?!

Алексей тут же скинул крышку и, отвесив челюсть, зачарованно уставился в знакомую тусклую желтизну — котел был забит золотым песком и самородками почти до краев…

Ларга

— Итак, господа генералы, ваши соображения мне понятны! — Петр взял папиросу, постукал картонным мундштуком по желтоватому от неумеренного курения ногтю. Обвел взглядом спорящих между собой Румянцева и Суворова — те малость попритихли.