— Ничего, нам бы здесь надолго укрепиться, и даже с потомков Гомера выйдет толк. Обмундировать бы их всех, обучить, дисциплиной прижать — и янычар с таким воинством дубасить можно!

— Вы правы, господин майор! — отозвался Псаро, выполнявший при Кутузове раньше обязанности переводчика. Теперь Михаил Илларионович обходился без толмача — два года командования греками и особенно эти полгода в Морее довольно быстро научили его бегло разговаривать, хотя с письмом проблемы еще оставались изрядные.

— Турки с опаской к нам всегда относились, оружия ни у кого не имелось, кроме майонитов.

— С татей приличных солдат трудно сделать. Они уже вкусили безначалие и привыкли к грабежу. С таких роту не сколотишь — лучше охотников и рекрутов брать. Хотя по отдельности они храбрецы.

Кутузов прищурил глаза — ветер поднял пыль, и было трудно разглядеть за выжженными солнцем холмами нарытые турками укрепления. Их и предстояло ему брать со своим отрядом, чтобы обойти османов с тыла. А сам город должны были штурмовать главные силы — греческий полк с русским батальоном, гусарским эскадроном и десятком пушек, которыми командовал генерал-поручик князь Репнин.

Левее за холмами и зелеными оливковыми рощицами загремели пушки, порывом ветра донесло русское «ура». Русские и греки решительно пошли на штурм, судя по тому, что турки оживились и забегали. По всей видимости, османы собирались на помощь своим, и такой удачный момент было грех упускать.

— Вперед, братцы! — скомандовал майор, и две русские стрелковые роты дружно поднялись и, рассыпавшись цепью, кинулись в наступление. Еще два года назад Кутузов счел бы такую атаку безумством, но теперь считал ее основным тактическим приемом. Вооруженные «барабанками» стрелки не мешали друг другу, а огонь был настолько убийственен, что любое плотное построение пехоты было бы за считаные минуты истреблено с запредельного расстояния. Даже орудия в 3 и 6 фунтов выпускали ядра на меньшее расстояние и с гораздо худшей точностью.

За русскими двинулись три плотно сбитые колонны греков, усиленные десантниками. Еще один тактический прием — после того, как стрелки заставят противника рассеяться, колонны нанесут решительный удар.

Майор обливался потом, горячие струйки раздражали кожу, он постоянно вытирал платком мокрое лицо. Но остановиться и передохнуть нельзя, тогда турки получат столь нужное им время, чтобы собраться, опомниться от смятения, вызванного неожиданным нападением.

Впереди возвышалась насыпь, весьма невысокая — известные своей ленью османы едва подняли ее на два аршина. Напрасная надежда удержать русских — стрелки опрокинули турок штыками и пулями и с ходу ворвались в укрепленный лагерь.

— Аллах акбар!

— Ура!!!

Кутузов взобрался на насыпь и встал, широко расставив ноги. Увиденная картина боя ему понравилась — вялая контратака османов была отбита, стрелки собрали кровавую жатву. Теперь турки бежали почти все, лишь несколько десятков продолжали безнадежное сопротивление, даже несколько раз выстрелили из своих допотопных ружей.

Нет, новыми винтовками нужно вооружать всю армию, а не только егерей и стрелков. Тогда можно будет уверенно громить и вдесятеро многочисленного противника.

— Поручик Псаро! — крикнул Кутузов, зная, что грек находится где-то рядом. — Возьмите вторую колонну, не дайте им уйти!

Он улыбнулся — теперь участь Коринфа предрешена, город будет взят, а турецкое войско истреблено. Или сдадутся османы, бежать-то им уже некуда, ведь путь для отхода уже перекрыт…

— Ай! — страшная боль пронзила правый глаз. Кутузов машинально прикрыл его рукою, по пальцам потекла горячая жижа.

«Надо же, попали прямо в глаз… Так вот на что намекал император?!»

Мысль молнией пронеслась в голове, и мозг тут же скрутило болью. Светлый день превратился в ночь — безвольной куклой он упал на выжженную солнцем землю…

Юконский острог

— Ну и спать ты горазд, братка. Медведь позавидует!

Алехан дернулся — оскаленная индейская рожа, что пыталась отрезать ему голову, намотав волосы на кулак, неожиданно заговорила голосом Григория. Он от изумления дернулся еще раз и очнулся.

Брат оказался не мороком, а самым настоящим, доподлинным. Только на щеке покрылась струпьями кровавая ссадина да десница была перемотана тряпочкой, сквозь которую проступала сукровица.

— Гриша, брат! — радостно взвыл Алехан и рванулся. И тут же рухнул обратно на подушку. Голова нещадно болела, колено ломило — но даже такое пробуждение его обрадовало. Лучше лежать в знакомой комнатушке острога, чем на камнях с откромсанной головушкой.

Он вспомнил, как отчаянно сражался на вершине, как попали ему в голову. Вот только чем? Орлов машинально хлопнул себя по лбу. И попал не на прочную гладкую кость, а на огромную бугристую шишку, что моментально ответила таким приступом боли, что глаза из орбит вылезли.