Она засмеялась.

– У вас такая манера смотреть на вещи…

– Дело именно в том, что это не манера. Я просто пытаюсь видеть вещи такими, как они есть.

– И каковы они?

– Говоря по правде, достойны сожаления.

– Что же вызывает сожаление?

– Уступка горю, чрезмерность его, которая заставляет спросить, не казните ли вы себя за исчезновение моего брата. Я нахожу вашу меланхолию пагубной. В Париже вы дали мне повод опасаться акта отчаяния с вашей стороны. Мне кажется, только мысль о Франсуа с Деодатом удержала вас.

До этого момента она смотрела прямо перед собой. Но тут повернула голову к молодому человеку: в лунном свете его лицо выглядело какой-то чудесной маской. Лоб сверкал, словно купол из слоновой кости, глаза превратились в темные впадины, и только серебристый контур верхней губы, затененной мраморным носом, позволял угадать легкую улыбку. У нее возникло впечатление, будто она говорит с эманацией духа. Впрочем, она уже давно знала Жозефа: дух в нем преобладал настолько, что его изящный облик подчас казался совершенно нематериальным.

– Я читал, что в Индии, – сказал он, – вдовы должны бросаться в костер, на котором сжигают тело мужа.

– Вы осуждаете такой обычай?

– Кажется, я уже говорил вам, что ничего не осуждаю, но думаю, это излишняя крайность. Если бы вы похоронили себя после смерти первого мужа, то лишили бы Жака удовольствия любить вас, отказав в этом и себе. Но ведь вы любили Бартелеми де Бовуа.

Жанна не нашлась, чем ответить на этот довод.

– Значит, вы упрекаете меня в том, что я верна Жаку?

– Жанна, по неизвестной мне причине вы верны не Жаку, а своему горю.

Она внезапно повернулась к нему.

– Что же я должна делать, по-вашему? – тревожно спросила она.

– Я хочу, чтобы вы воспринимали меня как мужчину, а не как чистый дух. Разве я не брат Жака?

Она пробормотала:

– Так вы… вы что-то чувствуете ко мне? Он усмехнулся:

– Разве философия сделала меня бестелесным?

– Но… Жозеф… я не подозревала… Мы уже десять лет живем под одной крышей… И вы, по общему мнению, даже с блудницами дела не имели…

– Господь да сохранит меня от блудниц! Они скорее отвратили бы меня от наслаждения. Что до моей природы, хотите подвергнуть меня испытанию? – спросил он.

Она была ошеломлена.

– Жозеф…

– Позвольте мне только спать вместе с вами. Таким образом вы познакомитесь со мной. По-другому.

Предложение застало Жанну врасплох. Столько времени уже прошло после отъезда Жака! Она перестала ощущать себя женщиной.

Она попыталась обдумать это. И не смогла. Да еще эта таинственная маска с устремленным на нее пристальным взглядом…

– Хорошо, – сказала она наконец.

Ошеломляющие открытия следовали одно за другим, совершенно опустошив Жанну.

Половину обнаженного тела Жозефа освещал голубой свет луны, другую половину – золотистое пламя свечей. Казалось, он принадлежит двум мирам.

Жозеф был копией Жака, каким тот был, когда они встретились.

Он предложил только спать вместе. Но сон, увидев их обоих в постели, сбежал, словно вор.

Жанна едва не вскрикнула, когда рука Жозефа легла ей на грудь. Но губы Жозефа, прильнувшие к ее губам, принудили ее к молчанию. Реальность его тела казалась ей настолько непостижимой, что она спросила себя, не притворялся ли Жозеф все это время и по какой причине. Впрочем, это была ее последняя мысль, ибо разум оставил тело, полностью отдавшееся ощущениям. Волны огненного моря перекатывались в лунном свете. Мир пришел в движение. Она больше не была одна. Ее руки, ноги и губы нашли свое отражение.

У Жозефа были такие же шелковистые волосы, как у Жака.

При первых проблесках зари, а затем в солнечном свете последующих дней ему пришлось давать ей бесконечные объяснения. Неужели все эти годы он не испытывал потребности в любви?

– Разве ты не задавалась подобным вопросом относительно Анжелы? – ответил он.

– Конечно. Я думала, что она закончит жизнь старой девой или монашкой.

– Монашкой! – удивленно повторил он. – Разве ты не знаешь, что Жак после смерти своей первой жены долгие годы оставался один?

– Жак был моим первым возлюбленным, – сказала она, вспомнив внезапно о его необычной манере заниматься с ней любовью.

Новые вопросы смущали ее покой. Она не смела задать их ему и порой даже самой себе. Он так и не объяснил причины своего долгого воздержания. Разговор состоялся в саду, в беседке, увитой виноградными лозами. Жужжали пчелы, собиравшие мед.

– Значит, я первая женщина в твоей жизни?

– Да.

Ему было двадцать девять лет. Возможно ли такое? Она настолько удивилась, что он заметил это и улыбнулся.