— Нет масла, — повторил за ним Артур. — Масла нет. Как хозяин я попросту уничтожен… Кто бы мог подумать, видя мое нынешнее унижение, что мне случалось принимать под своей кровлей сразу по нескольку особ королевской крови? Сегодня вечером я намеревался закатить вам роскошнейшее из пиршеств. Не стану цитировать меню, чтобы не раздражать лишний раз вашего аппетита.

— А по-моему, так и омлет весьма неплох. Может быть, вы все-таки зря распустили гостей по домам?

— Распустил, Уильям. Распустил. К несчастью, просить их остаться было никак невозможно. Вызвать неудовольствие Анни — что может быть страшнее? Она наверняка ожидала, что стол будет ломиться от яств… К тому же Герман уже тогда мне сказал, что даже яиц в доме осталось совсем немного.

— Артур, а теперь давайте выкладывайте начистоту: что случилось?

Он улыбнулся; я был слишком нетерпелив, а он, как всегда, любил поиграть в таинственность. Потом задумчиво защемил подбородок между большим и указательным пальцем:

— Ну что ж, Уильям, та довольно-таки мерзкая история, которую я вам сейчас поведаю, строится вокруг ковра из моей гостиной.

— Который вы сняли, чтобы удобней было танцевать?

Артур покачал головой:

— Как ни жаль, сняли его вовсе не для танцев. Это была всего лишь facon de parler. [25] Я не хотел без лишней надобности терзать вашу чувствительную душу.

— То есть вы его продали?

— Не продал, Уильям. Как будто вы первый день меня знаете. Я продаю вещь только в том случае, если не могу ее заложить.

— Очень жаль. Ковер был славный.

— Да, был… И стоил гораздо больше тех двухсот марок, которые мне за него дали. Но в наше время рассчитывать на большее не приходится… Во всяком случае, этого бы вполне хватило, чтобы покрыть расходы на запланированное маленькое торжество. К несчастью, — тут Артур бросил взгляд в сторону двери, — орлиный или, лучше сказать, острый, как у стервятника, глаз Шмидта споткнулся о зияние на том месте, где раньше был ковер, а его сверхъестественная проницательность позволила ему практически с ходу опровергнуть все придуманные мною объяснения. Он был со мной так жесток. Так строг… Короче говоря, в итоге более чем неприятного разговора я остался один с суммой в четыре марки семьдесят пять пфеннигов. Последние двадцать пять пфеннигов ушли в результате того, что в последний момент ему, к несчастью, пришла в голову запоздалая мысль. Он поехал домой на автобусе, и ему понадобились двадцать пять пфеннигов, чтобы заплатить за билет.

— Он что, и в самом деле унес все ваши деньги?

— Да-да, ведь это же моиденьги, разве не так? — Артур с готовностью ухватился за малейшую возможность одобрения с моей стороны. — Так я ему и сказал. Но он все кричал на меня и кричал, жутко кричал.

— Просто неслыханно. А почему бы вам его просто-напросто не уволить?

— Что ж, Уильям, вам я скажу, почему. Причина элементарная. Я должен ему содержание за девять месяцев.

— Н-да, что-то в этом духе я и предполагал. Тем не менее это не повод для того, чтобы позволять кричать на себя. Я бы на вашем месте ничего подобного терпеть не стал.

— Ах, милый мой мальчик, вы, право, такой непреклонный. Жаль, что вас здесь не было и некому было меня защитить. Мне кажется, вы бы сумели дать ему отпор. Хотя, должен вам заметить, — с сомнением добавил Артур, — Шмидт, если захочет, тоже может быть человеком страшно твердым.

— Но Артур, вы что, всерьез пытаетесь убедить меня в том, что планировали потратить двести марок, чтобы накормить обедом семь человек? Бросьте вы сказки рассказывать.

— Я хотел, чтоб были подарки, — кротко сказал Артур. — Каждому из вас какую-нибудь мелочь на память.

— Оно, конечно, было бы очень мило с вашей стороны… Но по-моему, это все-таки чистой воды блажь. Вы питаетесь одной яичницей, но как только к вам в руки попадает некоторая сумма денег, вы тут же торопитесь пустить ее на ветер.

— Только, пожалуйста, Уильям, хоть вы-тоне читайте мне морали, а не то я, право, расплачусь. Я не могу отказать себе в удовлетворении своих маленьких слабостей. Жизнь и в самом деле потеряла бы всякий блеск, если бы мы хотя бы время от времени не могли закатить себе пиршества.

— Ладно, — рассмеялся я. — Морали читать я не стану. Может быть, на вашем месте я сделал бы то же самое.

После ужина, когда мы, захватив бутылку коньяка, вернулись в обездоленную гостиную, я спросил у Артура, давно ли он виделся с Байером. И поразился тому, как при упоминании этой фамилии изменилось его лицо. Он сварливо поджал губки и, стараясь не глядеть мне в глаза, нахмурился и мотнул головой:

— Я стараюсь без особых причин там не появляться.

— Что так?

Не часто мне приходилось видеть его в подобном расположении духа. Казалось, он всерьез обиделся на меня за то, что я вообще поднял эту тему. Какое-то время он молчал. А потом вдруг взорвался, совершенно по-детски:

— Не появляюсь, потому что не хочу появляться. Потому что мне там не нравится. Там жуткий беспорядок. Меня это угнетает. Я человек тонкий, и полное отсутствие какого бы то ни было порядка не может меня не возмущать… Вы знаете, что на днях Байер потерял один очень важный документ? И как вы думаете, где этот документ в конечном счете отыскался? В корзине для мусора. И к тому же… как только подумаешь, что эти люди получают зарплату из денег, выкроенных рабочими из своих и без того нищенских заработков… Просто сердце кровью обливается… А еще, там просто пруд пруди агентов. Байеру даже имена их известны. И что он, спрашивается, предпринял по этому поводу? Ничего. Ровным счетом ничего. Ему как будто и дела нет. Вот что меня больше всего возмущает: та совершеннейшая беспечность, с которой там ведут работу. Были бы мы в России, всех этих шпиков быстренько бы поставили к ближайшей стенке.