Я кивнул на свой пакет:

— Опять пришла пора попировать!

— Да уж попируем.

С некоторого времени, вот уже несколько недель, я приношу еду с собой, чтобы Ангела заткнулась. Но это не помогает. Она ругается ещё сильнее.

Мы идём на кухню, она очень тесная, а из-за большого окна, белых полок и пузатого морозильника кажется ослепительно светлой.

Я ставлю воду для лапши и открываю баночку с гуляшом. Вольфи ухмыляется, выковыривает из упаковки пиво и протягивает мне. Но себе не берёт. Тким я его не узнаю.

Он, почти извиняясь, отмахивается и лепечет что-то насчёт того, что он и так жирный и что ещё слишком рано для пива…

Это вселяет тревогу.

На сцене появляется Ангела. Выглядывает из — за плеча Вольфганга. Смотрит, как я готовлю. Вольфганг прислонился к дверному косяку, он кажется меньше ростом — будто сжался в ожидании удара. Нет, я не могу во всё это поверить, это не может быть правдой…

Ангела выражает своё отвращение громким «бэ-э». Она не понимает, как можно радоваться такой еде. Да — это самый дешёвый гуляш, да — всего одна марка за баночку — в супермаркете они навалены рядом с собачьим кормом, — но если как следует сдобрить его пряностями, из него можно кое-что изладить. Поваренная книга исследователя мусорных баков, страница 13.

Я сосредоточенно уставился в кастрюлю, молчу, подсыпаю очередные пряности, помешиваю, а когда снова поднимаю голову. Ангелы уже нет. Уф-ф!..

Вольфи хороший человек. Добрый. В этом ему не откажешь. И похож на плюшевого мишку. Типичные такие щёки и мягкое, круглое лицо. Он смазывает свои чёрные волосы чем-то жирным, и это придаёт ему заурядный и скучный вид. Он и на самом деле тихий и совсем ничего о себе не воображает.

Дела его, кажется, идут неплохо.

Причиняет ли ему хоть какое-нибудь неудобство тот факт, что его худшая половина так со мной обращается — со мной, его старым другом? Думаю, куда больше его тяготит то, что он выглядит при этом тряпкой. Подкаблучником. Но по — настоящему он, похоже, ничего не стыдится, кроме своего небольшого пивного животика, который он старается скрыть под просторной чёрной майкой. Но животик даже и названия такого не заслуживает. И этот стыд — скорее так, для времяпрепровождения. Пустая трата чувств. Развлечение в свободное время.

Он улыбчив. Сейчас это больше похоже на смущение.

Нет, мне и на самом деле здесь не так уж приятно.

Норны [1] очертили вокруг меня круг из улиц. То ли это магический круг, то ли путы — вопрос остаётся открытым. Во всяком случае, стоит мне сделать шаг с улицы и переступить порог дома, как начинается столпотворение.

А было время, я поварил в этой кухне дважды в день. И готовил совсем другие блюда, не то что сейчас. Пальчики оближешь. Настоящий блуд желудка. Это длилось целых четыре месяца. Были времена! Тогда я не умел ценить их по достоинству.

Я был тогда на краю, на южной оконечности жизни, где океан говна — если говорить языком кошмарного сновидения средневекового корабела — переходит в гигантский водопад, обрушивающийся в пустоту хаоса.

Много всяких событий напроисходило, видит Бог. Слишком много потребовалось бы вложений и боли, чтобы всё это вспоминать и заново пережёвывать. История, завязанная узлом. Как это часто бывает, причины таятся в эмбриональной слизи. Известное дело. В конце концов я стал игроком. Игра же выродилась в вонючую работу. И я тянул эту лямку. Пока вдруг не кончились деньги. Удивительным образом ниоткуда не было прихода. Этакое безобразие!

Признаться, я восемь недель подряд просто сидел на кровати и смотрел на синих тряпичных слонов, устроившихся в обнимку на батарее отопления, — подарок минувшей любви. Но чтобы из — за этого лишиться квартиры — просто смешно. Уж на квартиру-то денег можно наскрести! В таких случаях я закладывал или продавал телевизор или ещё какую-нибудь технику, а то перехватывал денег у друзей.

Годами так и было. И хоть бы что. Но чтобы схема работала, надо было хоть иногда долги-то возвращать, так? Неожиданно все ниточки оборвались, всё прекратилось. В доме больше не осталось ничего ценного — за исключением нескольких старых книг. С которыми я не хотел расставаться. Освобождая квартиру, я забрал их с собой, а остальное было мне безразлично.

Приток средств прекратился, но я только посмеивался. И поселился у Вольфганга. Друг не дал мне пропасть и привёл в свою двухкомнатную квартиру; я водрузил своих синих тряпичных слонов на батарею, а сам уселся на кровать и стал на них смотреть, то и дело прикладываясь к пиву.

Я чувствовал себя по-настоящему беззаботно. Всё было в порядке. Два метра, отделявшие меня от слонов, создавали пространство, достаточное для жизни. Вскоре я решил готовить для моего хозяина. Это было честно. Ему нравилась моя стряпня. Места нам хватало, и мы не ссорились.

Тогда у Вольфи не было женщины, и это его невыразимо печалило. Ему нужна была женщина. Казалось бы, чего: панель вот она, за углом. Но Вольфи непременно надо было влюбиться до потери памяти. И он своего добился. Да. Ангела…

Она захватила квартиру с жадностью термитной орды. Не надо было обладать пророческим даром, чтобы предсказать беду.

Золотой крестик у неё на шее указывал уровень, который для меня был гораздо ниже порога приемлемого.

Вначале я разговаривал с ней по-хорошему, даже пробовал её соблазнить — в соответствии с денизом «Жёны наших друзей — наши жёны». Она неё недовольнее высказывалась по поводу моей социальной апатии. Тогда я начал прикидываться, что ищу работу и вот-вот начну новую жизнь. Врать я умел.