Шрифт:
— Как человек мог сделать такое? — спрашивает Уве. — Кто может быть настолько бесчеловечным?
Человечность — это изобретение чудовищ, так было где-то написано.
Забой тюленей и убийство детей. Вот то, что ещё способно взволновать людей. Такого осталось совсем немного.
Кашель снова вернулся. На сей раз приступ был такой, что я свалился на пол. Как только кашель утих, в помещение вошёл Крамм. Я остужал мой горящий лоб о прохладные плитки пола. Крамм наклонился надо мной, обратив ко мне своё лицо.
— Вы уволены, — шепнул он мне.
— Спасибо… — заикаясь ответил я.
Первое испытание завершилось.
Уве сочувственно похлопал меня по плечу. Придурок.
Я потопал вон из бюро ритуальных услуг.
Густл снаружи делал свои приседания, разминаясь. Он тупо отвернулся. Это была его ошибка, потому что я с такой силой пнул его сзади по яйцам, что мы рухнули оба. Надо же было и удовольствие получить. Я снова поднялся. Он нет.
Я пошёл прочь. Слишком много времени я здесь тщетно растратил. Тс-с-с… Вот я уже думаю во временных категориях. Стыдись, Хаген! Тьфу на тебя!
Я чувствовал себя таким защёлкнутым, как закрытое пианино, ключик от которого покоится на дне реки. Ноги сбились с тротуара, соскользнули на дорожный асфальт. Машины ожесточённо принялись сигналить. Шины заскрипели от резкого торможения. В меня полетели проклятия.
Если им нужно меня переехать, пожалуйста, но зачем же меня оскорблять? Это лишено логики.
А ответные меры? — пронеслось у меня в голове… Как можно скорее нужно принять ответные меры. Деревья аллей мрачно скрестили свои руки. Их дефиле подавляет меня.
Перед магазином игрушек всё ещё стоят зелёные и коричневые бутылки. Придурки. Чепуха, они не стоят. Они лежат. Они спят.
Я контрабандой пробрался между ними.
Теперь я больше не боюсь ни топать, ни дышать.
— Дайте мне то изделие, по образцу «вальтера»! — потребовал я.
Рыжеволосая продавщица колеблется, потом всё-таки кладёт его на прилавок.
— Не делайте этого! — повторяет она.
— Милая дама, у вас правильная жизненная установка, это заслуживает одобрения. Сколько это стоит?
Десятки хватает, чтобы тупить его. Она суёт десятку в кассу и печально опускает голову. Надо сказать ей что-нибудь утешительное, да, но ничего не могу придумать. Это одна из тех изуродованных встреч, про которые и часы спустя думаешь, что они имели некое судьбоносное значение.
Выйдя из магазина, я наступаю на бутылки. Оказалось, это игрушки! Ты просто придурок, Хаген! Отправляйся на детскую площад ку и дождись обеденного времени. В обед не так оживлённо. Это точно. Проверено. Дело верное!
На этой модерновой детской площадке полно всевозможных приспособлений. Деревянные крепости, хижины из блоков и канаты, по которым можно, цепляясь руками, перебраться через пропасть метровой глубины. Красно-жёлто — зелёная деревянная железная дорога и верховые животные на стальных рессорах, чтобы можно было на них покачаться. Они не выдерживают моего веса. Я трижды падаю в песок, и несколько озорников смеются надо мной.
Есть длинные покатые горки, металл которых горячо разогрет июлем. А ещё есть раскачивающийся канатный мостик между двумя башнями.
Дети боятся меня. Они держатся на расстоянии, сбиваются в кучку и перешёптываются, совещаясь. Я закашливаюсь, лёжа ничком, лицом в землю. В рот мне набиваются травинки, я поглядываю на часовую башню расположенной неподалёку церкви. Когда бьёт двенадцать, я ухожу. Все домохозяйки теперь уже дома и занимаются приготовлением обеда.
Сейчас будет поднят военный стяг.
Но вначале немного Пёрл-Харбора.
В супермаркете почти пусто.
Я подхожу к даме за кассой и подношу пистолет к её лицу.
— Пожалуйста, деньги сюда. Все, сколько есть!
— О боже!
Пластиковый пакет у меня на голове такой влажный, что отверстия для глаз то и дело сползают.
Она сидит не двигаясь, окаменев от страха. Не шелохнётся ни на сантиметр.
— В моего предка, прадядюшку Конрада, — рассказываю я ей, — в битве при Вердене попала граната. Единственный цельный фрагмент, который от него остался, была правая рука. Её-то и предали земле вместо него, и священник махал над ней крестом. Дайте же мне, пожалуйста, деньги!