— Здравствуйте, — буркнул император и снял руку с эфеса несуществующего меча. Момент был упущен. [74] Император угрюмо уставился на плечо Белинды, то самое, что столь предательски обнажило сползшее одеяло. Белинда перехватила взгляд Императора и, довольно улыбнувшись, изящным жестом одеяло поправила.

— Ах вот оно что, — сказала Мерседес, внимательно следившая за этой мизансценой. — Вот чем объясняется ваша холодность!

Император недоумённо посмотрел сначала на Мерседес, потом на Белинду.

— Это вовсе не то, что вы думаете, — сказал он, чувствуя, что безвозвратно упускает инициативу. Подумал и добавил: — Вы не понимаете… [75]

— Прекрасно понимаю, — сказала Мерседес и пошла прочь.

— Мерседес! Вы должны объясниться! — воскликнул Император и кинулся следом.

— Интересно как, — сказал Микки с’Пелейн и мощно зевнул. — Все всё понимают, один я ничего не понял.

Луб Сан одарил юного владетеля Бленда диковатым взглядом и поспешил за Императором, время от времени оглядываясь на неудавшуюся жертву неудавшегося покушения.

Следующая сцена случилась утром, после завтрака.

— Это очень важное сообщение, — сказал Микки с’Пелейн. — Вот потому я вас всех и собрал.

Этому спичу внимали следующие лица, удобно расположившиеся на лужайке напротив главного входа в университет.

Аманда, Белинда, Хромой Сом и Бухэ Барилдан. Последний оказался здесь случайно и закономерно одновременно. Случайно потому, что его сюда не звали, а закономерно, потому что неизвестно отчего в стенах университета ему было неуютно, и он инстинктивно стремился на свежий воздух и к людскому обществу.

Здесь же были Бэйб, Бойб и Буйб. Если Бэйб вёл себя сравнительно спокойно, то Бойб усердно пытался разглядеть кончик рога своего шлёма, отчего чрезвычайно походил на поросёнка-дебила. Деятельнее всех был Буйб, настойчиво пытавшийся стянуть с себя шлём. Выходило, разумеется, плохо, ну то есть вообще ничего не получалось, ибо шлёмы сидели крайне надёжно (Зог Гун большой мастер) и, тем не менее, Буйб попыток своих не оставлял.

— В общем, так, — продолжал юный с’Пелейн, подсобравшись с мыслями, — Аристотель, возможно, может [76] перенести нас во мгновение ока прямо в Билгейтц.

По реакции друзей Микки понял, что его никто толком не понял.

— Аристотель, — сказал он огорчённо, — скажи им сам.

— Нет, — сказал Аристотель, потирая лоб. — Отчего бы не попробовать. Конечно, давайте попытаемся. Честно говоря, я никогда не пробовал… чтобы не один. У одного вроде получалось. — И внезапно воодушевившись, воскликнул: — А давайте!

В следующий миг лужайка опустела. Наблюдавший за чужеземцами в окно Эрдэ Гор (скорее по привычке, чем с какой-то целью) даже глаза протёр от изумления. Только что была полна поляна людей и дракона, и вот — банг! — никого уже нет.

Прекрасный момент, чтобы завершить главу.

Все города делятся на те города, где университет есть, и на те, где университета нет. Сразу оговоримся, что имеется в виду университет классического типа. Считается, что наличие такового даёт право жителям города поглядывать свысока на жителей городов, где университета нет. На чём основано это убеждение, не совсем ясно, поскольку ни ума, ни фантазии подавляющему большинству жителей города университет не добавляет, но все сходятся на том, что да, университет, это… это да.

Столь неожиданное отступление вызвано тем, что именно такой город фигурирует в следующей главе.

— Уважаемый, уже утро!

Человек, к которому эта фраза была обращена, соответствовал фразе с трудом. Рубашка с большим винным пятном на животе, бессмысленное выражение сонных глаз, щека с отпечатком узора скатерти. Дополните визуальное впечатление мощнейшим перегаром, который уже начал производиться в этом относительно молодом организме, и картина станет законченной.

Дмитрий, именно так звали молодого человека, посмотрел на официанта.

— Я говорю, уже утро, — сказал официант.

Разговаривать сил не было никаких, поэтому Дима молча встал со стильного стула. Это вообще была фишечка клуба — всё очень стильное и очень неудобное. Что делать, клубная жизнь требует жертв, это не считая недюжинного здоровья.

Мир внезапно покачнулся и стремительно побежал куда-то влево, потом вправо, вызывая омерзительные ощущения аккурат под самым горлом, и наконец вернулся на место. Но нет худа без добра — в результате всех этих пертурбаций мир обрёл, хоть и тошнотворную, но всё же чёткость.