Спросите у Иисуса Христа, для кого он пришёл на Землю?

И мы услышим: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников».

Спросите: кто имеет нужду во враче?

Он скажет нам: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные».

И что сделает пастух, если было бы у него сто овец, а одна из них заблудилась?

Иисус ответит: «Не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдёт ли искать заблудившуюся? И если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней больше, нежели о девяносто девяти не заблудившихся».

Только наивный спросит у Иисуса Христа: «Это как, Господи, всех, что ли, надо любить?»

Ибо мы имеем от Него вечную заповедь: «Возлюби ближнего своего как себя самого».

А теперь спросим у Василия Александровича: кому мы — учителя, воспитатели, педагоги — нужны, тем, которые уже воспитаны и обучены, или тем, кто в этом нуждается?

Спросим ещё: всех детей, что ли, нам любить, или тех только, которые сами уже любят нас?

Спросим по-другому: неужели любить нужно того, в сердце которого поселилось зло, и того, в глазах которого цинизм, и того, бессердечного и жестокого, бездушного и безнравственного? Любить этот «чертополох», этих духовных уродов?

Мы уже получили ответы на эти вопросы. «Да-да-да, — воскликнет Василий Александрович ещё раз, — всех, всех, всех детей нужно любить». И расскажет о том, как, любя «уродов», вылечивал их.

Вот о каком открытии читаю я в программной статье Василия Александровича:

«Искусство нашей профессии состоит в том, чтобы, ненавидя зло, не переносить ненависть на того, в чьей душе живёт оно».

А дальше расшифровывает эту идею:

«На мой взгляд, подавляющее большинство конфликтов между учителем и „неисправными“, „безнадёжными“ школьниками как раз и возникает там, где ненависть ко злу учитель переносит и на Ребёнка. Однако Ребёнок есть Ребёнок, а в том, что зло укоренилось в его сердце, виноваты взрослые».

И как же бороться со злом в душе Ребёнка?

Клин клином, что ли, вышибать?

Нет, избавить Ребёнка от зла злом нельзя.

«Обращаясь к Станиславу К., я старался забыть, — и мне удалось это величайшим напряжением духовных сил, — что в его душе царит зло. И как только мне удалось забыть об этом, мальчик впервые в жизни почувствовал, что в эту минуту обращается человек к человеку». «Я обращаюсь не к голосу зла, — скажет он далее, — а к голосу красоты человеческой, которая в Ребёнке обязательно есть, которую не заглушить ничем».

Василий Александрович предлагает ещё одну закономерность и предупреждает:

«Если вы забыли о ней, то ни вы не будете любить детей, ни дети не будут любить вас».

А закономерность такая:

«Если всё время, на протяжении которого учитель находится вместе со своими воспитанниками, считать единым целым, то две трети его должны быть непринуждённым, товарищеским, дружеским общением, в котором дети забывают, что они— воспитанники, а учитель — их воспитатель».

Василий Александрович вводит новое понятие, рождённое в недрах понятия Любви — защитное воспитание.

«Любить Ребёнка— значит защищать его от зла, которое ещё окружает многих детей в жизни (мы имеем в виду, прежде всего, семью). Ежегодно, когда школьный порог переступают первоклассники, с тревогой смотришь в глаза детям, которые несут в своём сердце открытую рану. Я хорошо знаю этих детей, знаю их родителей, знаю боли и тревоги детской души, знаю, что отдельных детей надо уже не воспитывать, а перевоспитывать. Эти дети у меня на особом учёте, их воспитание я называю „защитным воспитанием“»…

Детей надо защищать от одиночества и чувства ненужности, от обмана, нечестности, эгоизма, неуважения к людям, от телесных наказаний и насилия, от заласканности.

«Защитное воспитание— это глубоко индивидуальное творчество педагога. Тут надо так прикоснуться к болезненному, искалеченному сердцу Ребёнка, чтобы воспитание не обернулось для него страданием. От духовного одиночества самой лучшей защитой является пробуждение чувства любви, симпатии к человеку — учителю»…

Защитное воспитание есть проявление утончённого понимания чувства любви. Понятие это открывает целое научное направление в педагогике, если считать, что педагогика есть наука; или же высшие сферы искусства, если считать, что педагогика есть искусство. Лучше сказать — и в той, и в другой сферах.

Этой радости я действительно не ждал.

Это была радость, которая осталась во мне на всю жизнь, радость, которую я переживаю всё глубже и глубже, радость, которая рождает во мне лучшие мысли, да ещё грусть о памяти Василия Александровича.