— Когда ты вернешься?

— Никогда. Прощай и прости, что втянул тебя в это.

В динамике противно забились безжизненным пульсом короткие гудки — Алексей оборвал связь.

Несколько секунд Стас тупо смотрел на все еще светящийся дисплей. Потом нажал кнопку сброса, кинул в пепельницу давно потухшую сигарету и нервно прикурил новую.

Поведение Леши не лезло ни в какие ворота. Все те полтора месяца, что Ветровский знал его, друг Кирилла четко показывал, что не остановится ни перед чем — лишь бы найти убийцу Бекасова. Он ни разу не усомнился в том, что убийца есть, и совершенно великолепно разнес в пух и прах все хлипкие аргументы Стаса, когда тот в какой-то момент стал задумываться — а в самом ли деле Кирилла убили?

В тот памятный день, когда они познакомились на похоронах Бекасова, Алексей произвел впечатление человека надежного и честного. Довольно замкнутого, но умеющего доверять и заслуживающего доверия.

Стас незаметно для себя соскользнул в воспоминания…

По окончании траурной церемонии молодые люди почти сразу отделились от остальных и отправились в находившееся неподалеку кафе, где можно было согреться после долгого стояния на пронизывающем апрельском ветру и поговорить в спокойной и тихой обстановке.

— Вот, — просто сказал Алексей, протягивая визави сложенный вдвое лист простой белой бумаги.

Далее следовал тщательно вымаранный постскриптум.

— Это сделал он? — тихо спросил Стас, указывая на старательно зачерканную строку. Алексей покачал головой:

— Нет, я. Это… личное, и не имеет отношения к делу.

— Понятно, — кивнул Ветровский и вновь перечитал письмо. К счастью, Кирилл писал от руки, а не распечатал набранный на компе текст. — Алексей, у вас есть еще образцы его почерка?

Молодой человек поколебался, но все же вытащил из сумки несколько тщательно упакованных в пластик листов, исписанных ровным, быстрым почерком, и протянул собеседнику.

Стас с немалым удивлением понял, что перед ним стихи. Ему очень нравился Кирилл — целеустремленный, уверенный в себе, отзывчивый и добрый парень, способный легко поступиться своими интересами ради других, но в то же время Бекасов казался совершенно земным человеком, не тратящим время на «бесполезные» мечтания. И тут вдруг — стихи! Причем хорошие стихи, живые и искренние.

Но Ветровского сейчас волновала отнюдь не просмотренная им потенциальная «крылатость» Кирилла. Гораздо важнее был почерк. Судя по тому, что до упаковки в тонкий пластик листы изрядно потрепались, строчки не выводились намеренно красиво — это был обычный образец почерка. Ровный, крупный, с четким наклоном вправо, едва заметными фигурными завитушками заглавных букв. Почерк, которым уверенный человек пишет в относительно спокойном состоянии.

Стас старательно вспоминал все, что он читал в книге «Выявление психологического портрета и эмоционального состояния индивида по образцам почерка». Книга эта была написана еще в конце двадцатого века и сейчас в программу обучения не включалась — от руки уже почти никто не писал. Однако Ветровский когда-то прочел ее от корки до корки — по ней он писал доклад по истории психологии.

Алексей молча сидел, допивая третью чашку кофе, и лишь наблюдал за работой нового знакомого. А Стас по всем правилам проводил сравнительный анализ.

— Письмо было написано в состоянии крайнего эмоционального возбуждения, — наконец резюмировал он. — Кирилл писал очень быстро — в заглавных буквах отсутствуют декоративные элементы, которые он использовал обычно. Однако строчки не прыгают, они ровные и прямые, хотя лист не линован. Буквы крупнее, чем в других образцах, написаны с сильным нажимом — на словах «сегодня все решится» бумага чуть не прорвана. Это не почерк человека, собравшегося покончить с собой. Говорю, как психолог, изучавший эту тему. Содержание письма… Здесь сложнее. Изучай его полицейский следователь, он сделал бы вывод, что «выясненная правда» подкосила Кирилла и он решился на самоубийство. Например, выяснил какую-то страшную правду о своей девушке…

— У него не было девушки. — Алексей как-то странно улыбнулся.

— Ну, о ком-то еще, — пожал плечами Стас. — О ком-то, кому доверял сильнее, чем лучшему другу. Вы знаете, о ком может идти речь?

— Только предполагаю. Кстати, может, перейдем на «ты»?

— Да, конечно.

— Я не знаю точно, но… у Кирилла был кто-то вроде наставника. Кир безмерно его уважал, почти преклонялся. Этот наставник был для него всем, он имел огромное влияние на Кира, вплоть до того, что Кир несколько раз менял свои решения — действительно важные решения, от которых могла зависеть его судьба. Менял он их потому, что «учитель против».